Смертельный выстрел - Томас Майн Рид

Вскоре Борласс свернул на тропу, ведущую вдоль реки, которую знал хорошо, как никто другой. Ни колючие ветви терновника, ни сучья деревьев не могли задержать его; ему, как и Чисхолму, были знакомы малейшие изгибы тропинки, малейшие препятствия на ней. Оба они не раз бывали под большим дубом: стояли там лагерем, ночевали, делили добычу. Теперь они ехали с другой целью, и их ожидало разочарование. Под сенью дерева не было никого: ни лошадей, ни мужчин, ни женщин.

Где Куэнтрел? Где Босли? Что сталось с ними и их пленницами?

Ни под дубом, ни поблизости их нет. Нет даже их следов!

Удивление, овладевшее предводителем разбойников, мгновенно переросло в страшный гнев. В нем давно уже зрело подозрение, что недавно назначенный лейтенант ведет у него за спиной свою игру.

Борласс знал, что Ричард Дарк сделался членом его шайки лишь в силу неудачных для него обстоятельств, знал и еще об одной причине, более важной, заставлявшей убийцу Чарльза Клэнси хранить верность преступному сообществу – любви к Хелен Армстронг. Теперь, когда Дик заполучил девушку, да еще в придачу ее сестру, почему бы ему не порвать все связи с пиратами прерий? Босли едва ли в сговоре с изменником. Билл мог остаться верным до смерти, вот Куэнтрел его и убил.

Все это было вполне возможно, и Борласс, ближе познакомившийся с характером Ричарда Дарка, готов был поверить в худшее. Убежденный в измене лейтенанта, великан метался под деревом, как лишенный добычи тигр.

Судьба самого Дарка или Хелен Армстронг его мало волновала – он сокрушался по Джесси. Разбойник полюбил ее со всей своей темной страстью. Он рассчитывал заполучить ее, сделать своей женой на манер, которым Дарк собирался обойтись с ее сестрой.

К счастью для девушек, набежали облака, закрыв луну. В противном случае Борласс заметил бы, что земля вокруг истоптана копытами полудюжины коней, и мог бы по следам определить, куда они направились. Хотя Сайм Вудли и его отряд ушли на значительное расстояние, их все еще можно было догнать, ведь бандиты имели отличных коней и лучше знали дорогу.

Ни Борлассу, ни его сообщнику не приходило в голову, что здесь мог побывать еще кто-нибудь, кроме Куэнтрела, Босли и пленниц. Да и кого могло сюда занести? Потом разбойники усомнились в том, что и они тут были: сколько их ни звали, никто не откликнулся. Откуда могли бандиты узнать о череде драматических событий, разыгравшихся в этом месте, теперь таком пустынном, совсем недавно? Им не приходило в голову другого вывода, кроме того, что Босли, поддавшись уговорам Фила Куэнтрела, предал шайку и теперь оба удрали с пленницами.

При мысли об этом бешенство Борласса дошло до крайности. Он ругался, кричал и изрыгал проклятия.

– А не может ли быть, кэп, что они отправились в штаб-квартиру? – заявил Чисхолм в попытке успокоить вожака. – Сдается мне, мы найдем их там всех четверых, когда приедем.

– Ты думаешь?

– Уверен в этом. Как же иначе могли они поступить? В Штаты Куэнтрела вернуться не посмеет – вы ведь говорили, что его там ждет виселица. Да и в поселениях Техаса он вряд ли рискнет объявиться. А в диких прериях вдвоем не проживешь.

– Точно. Похоже, ты дело говоришь, Люк. В любом случае не будем терять времени. Утро вот-вот наступит, а как только рассветет, колонисты наверняка пустятся по нашим следам. Надо подняться на верхнюю равнину.

Борласс повернул лошадь к узкой тропинке и вскоре присоединился к своей шайке у брода.

Первым делом он отдал приказ немедленно выступать. Ему повиновались без пререканий: каждый из разбойников предвкушал с одной стороны скорый дележ, а с другой отлично понимал, что его ждет, если их настигнет погоня.

Тем временем вызванное ужасным зрелищем волнение и горе перерастали в миссии в волну ярости. Плач, раздающийся в ее стенах, дополнялся призывами к мести.

Прошло какое-то время прежде, чем колонисты оценили масштаб и последствия беды. Гости, обедавшие у Армстронга, поспешили домой. К счастью, их семьи и слуги спали крепким сном. Но это не успокоило джентльменов. Хотя их дома не были сожжены, дети и жены живы, из этого вовсе не следовало, что опасность миновала. Если индейцы – а никто не сомневался, что это настоящие краснокожие – не сделали этого, то только потому, что располагали недостаточными силами. Пусть катастрофа получилась не самой масштабной, угроза ее не исчезла. На самом деле такой образ действий команчей выглядел странным, и единственным внятным объяснением было то, что дикари просто ожидают подхода основных сил, чтобы напасть на ранчерию. Быть может, в эту самую минуту они уже окружают ее?

Движимые этими опасениями, предводители громкими криками подняли колонистов с постели. Откликаясь на призыв, те повалили из хижин. Женщины кричали, дети плакали; мужчины держались спокойнее – многие из них привыкли к подобным происшествиям, и вооружались, готовясь действовать.

Оснащение у всех было единообразным: ружье, пистолет и нож.

Выслушав рассказ о том, что случилось в миссии, колонисты собрали совет, чтобы решить, какие надо принять меры. Опасение за собственные дома не давало им выступить немедленно, и прошло некоторое время, прежде чем поселенцы убедились в том, что ранчерии не грозит непосредственная опасность.

Вместе с этим они отрядили посланцев в миссию. Те, осторожно приблизившись к дому, обнаружили, что там все без перемен.

Полковник Армстронг ходил растерянный и искал везде своих дочерей, Дюпре, Хокинс и Таккер помогали ему. Но девушек нигде не было, и несчастный отец пришел к тому заключению, что больше никогда не увидит их. Они оказались в плену, и в каком! Как страдал он при мысли о том, что его дочери попали в плен к дикарям, что они будут рабынями, хуже чем рабынями! Даже смерть казалась более желательной, чем такая участь.

Так же безутешен был и его будущий зять. Молодой креол не находил себе места. Горько корил он себя, и горше всего было воспоминать предупреждение, высказанное его возлюбленной прямо в день несчастья. Предупреждение это, робкое, но веское, касалось полукровки Фернанда. То был намек на некую фамильярность метиса по отношению к ней, не то чтобы оскорбительную, но недопустимую. Всего Джесси ему так и не рассказала. Теперь эпизод ожил в памяти Дюпре и, как это часто бывает, приобрел преувеличенный характер в свете нынешних страхов и домыслов. Да, он доверял предавшему его слуге, и никогда не жалел так хозяин о своей доверчивости и никто не испытывал более острой боли от предательства.

Змея, пригретая им на груди, укусила его, и яд оказался так силен, что почти лишил беднягу жизни.

Вокруг и внутри миссии слышались стенания и помимо горестных стонов ее владельцев. Многие из домашних имели свои причины скорбеть, у иных они были даже более основательными. Там, где до сих пор лежали тела убитых, то брат склонялся над сестрой, то жена рыдала над мужем, смешивая горячие слезы с его еще теплой кровью; кто-то всматривался в глаза кузена, остекленевшие и безразличные, не способные ответить на полный тоски взгляд!