Чужой среди своих - Василий Сергеевич Панфилов

Встав у окна, без особого воодушевления поглядел на серую утреннюю хмарь — с нависшими над домами грязно-серыми облаками, оставшимися после ночного дождя лужами и туманом, пахнущим лесом и расположенным поблизости химическим цехом. На улицу уже выползла утренняя бабка, усевшаяся на лавочке, и кажется, тут же задремавшая.

Пройтись… обкатав эту мысль, я решил, что может быть, позже, а пока, без особого воодушевления взяв с книжной полки Достоевского в потрёпанной обложке, раскрыл его, и, постоянно отвлекаясь, в который уже раз принялся перечитывать. Внезапно зазвенел будильник, и мы ошарашено уставились на него.

— Завела вчера, — смущённо оправдалась тётя Фая, выключая его, — чтоб на работу не проспать. А теперь-то чего уж…

Угукнув, я снова открыл книгу, хотя, кажется, не на той странице… впрочем, неважно. Мысли текут вяло, тяжело. Вроде и спать не хочу, но может быть, просто прилечь?

Наверное, если бы меня не тормошили иногда вопросами, я, быть может, задремал бы прямо в кресле, забывшись дурным сном, который приносит не отдохновение, а тяжесть и ощущение разбитости.

— … нет, они постоянно о затоне говорили, — в который уже раз отвечаю я, заложив страницы пальцем, — Лёвка просто последний сказал, когда мы действительно встали и пошли. Я так понимаю, здесь не так много мест, куда можно пойти, особенно летом, ну и вот…

— Неудачно вышло, — подытожил дядя Боря, весь какой-то скукоженый.

— А когда у нас иначе было? — в тоне ему отозвалась супруга, — Знаешь же — додумают, что было и чего не было…

Отец с мамой задумчиво покивали, похмыкали чему-то своему, и я понял, что быть евреем, кажется, ещё сложнее, чем мне думалось раньше…

— Да просто эта, как её… активистка пионерская, — я зачем-то защёлкал пальцами, силясь вспомнить.

— Вера? — помог мне дядя Боря из кухни, откуда тянутся запахи кофе.

— Она! Начала политинформацию проводить, да такую… не знаю даже, как назвать. Лубок какой-то! Газетные передовицы эпохи Сталина!

— Её не особо любят, — украдкой зевнув в ладонь, покивала тётя Фая, — и если бы девочка в наших домах не жила, то ни за что бы в компанию не приняли бы.

— Вот! — обрадовался я, — А она потом ещё что-то такое… про израильскую военщину, и то, что я должен… Должен, понимаете?! Идти куда-то, и осуждать публично! Да кто она такая, чтобы приказывать? Сикиялявка какая-то, а туда же… в лучших традициях Больших Чисток! Должен!

— Да ничего ты не должен, — рассеяно отозвалась мама, переглядываясь с отцом, — не те уже времена. Игнорируй её, не обращай внимания.

— Да я, хм… не сдержался, — чувствую, как уши начинают полыхать, — и, хм… в жопу. Лично ей предложил пойти, а не как члену Пионерской… чего-то там.

— Девочку, — вздохнула мама, не став добавлять ничего.

— Бывают такие девочки… — будто парировала тётя Фая, и они с мамой переглянулись весело, явно вспоминая что-то о временах юности.

— Ну… не сдержался, — вздыхаю я, — знаю, что виноват! Но я дальше по уму! Сказал, что с такими словами лозунгами, она, наверное, сталинистка или троцкистка…

Дядя Боря опрокинул на себя кофе и заругался, зашипел сдавленно. Тётя Фая принялась хлопотать вокруг него, а родители…

— Я так понимаю, зря сказал? — поинтересовался я, совсем уж сдуваясь и сползая на кресле в натуральную лужицу.

— Эх, Моше… — ответил дядя Боря, стоящий уже без штанов, но с примочкой на ляжке, аккурат под краем синих семейников.

— В том-то и дело, что он недавно Моше, — не совсем понятно отозвалась тётя Фая. Мама на это, переглянувшись с отцом, виновато пожала плечами, и открыла было рот, но, ещё раз пожав плечами, смолчала.

— Всё так плохо? — поинтересовался я упавшим голосом, понимая, что явно сказал что-то лишнее, но не вполне понимая, что же именно?! Я же в этих… традициях… Как в газетах читал, так и… неужели неправильно??!

— Да нет… — отозвался дядя Боря, снимая компресс с ноги и критически осматривая его, — не так всё страшно, на самом-то деле. В другой ситуации и вовсе ерунда, в худшем случае обоих пропесочили бы на пионерском собрании, а скорее всего, просто вызвали бы к директору, и без лишних ушей…

— Просто не вовремя всё вышло, — сказал отец, и, потерев губу, дополнил:

— Израильская военщина… понимаешь?

— А… — до меня начало доходить, — Это можно как-то… ну, поправить?

— Да можно, — вздохнула тётя Фая, — скорее всего. В школе я не последний человек, и думаю, ко мне прислушаются. А пока иди, Лёву разбуди. Нам на работу скоро собираться, надо будет обговорить кое-что.

Подивившись советским реалиям, в которых уборщица и гардеробщица «Не последний человек в школе», я разбудил кузена, и вскоре он, невыспавшийся и нахохлившийся, сидел в гостиной на стуле, поджав под себя одну ногу.

Взрослые, достаточно слаженно и умело, занимаются каким-то подобием психологической помощи, мягко убирая в нём установку вины. Хотя… уловив некоторые знакомые термины, я начал прислушиваться внимательней, и понял, что мама как минимум знакома с азами психологии, владея притом не только практическими навыками, но и как минимум базовой теорией!

«— Однако, — удивился я, — как много я ещё не знаю о родителях!»

Наблюдая за тем, как тётя Фая и мама обрабатывают Лёвку, снимая с него, будто стружку, нелепое чувство вины, в которое кузен, склонный, очевидно, к самоедству и ответственности за всё, происходящее вокруг, закутался, будто в кокон. Окуклился.

Работы, наверное, предстоит ещё много, но самую первую, острую фазу, женщины, на мой непросвещённый взгляд, купировали достаточно удачно.

«— Перепрошивка» — мелькнуло в голове, и я задумался. Откуда, чёрт возьми, у мамы такие знания?! Понятно, что до настоящего психолога ей далеко, но видно, чёрт подери, что ей не впервой решать вот такие вот проблемы!

«— Как?! Она же совсем ребёнком была, когда война началась! Потом оккупация, концлагерь, работа на ферме, освобождение и ссылка чёрт те куда, а потом уже ссылка добровольная, когда она с отцом по медвежьим углам жила!»

Голова от таких размышлений заболела ещё сильней, а потом верёвки, будто стягивающие голову, лопнули, и сперва прошла головная боль, а чуть погодя, будто компьютер, очищенный от вирусов и хлама ненужных файлов, мозг стал работать без подтормаживания.

«— Еврейское воспитание, — постановил я для себя предварительно, — да ещё и дедушка раввин. Ну то есть для меня дедушка, а для неё — отец! Я с еврейской культурой не знаком, но из того, что мне известно, религиозные, да и не очень-то религиозные, евреи, по всякому серьёзному вопросу идут к раввину. Нахваталась, наверное… в привычку вошло»

«— А потом? — снова озадачился я, несколько выпадая из повестки, — Любознательность и практика? Не-ет…