Король Волшебников - Лев Гроссман

— Весь, — подтвердил Элиот. — Может, нам Эмбера вызвать?

— Зачем это? — запротестовал Квентин. — Если бы наше жвачное могло само достать ключ, то и достало бы, не привлекая к этому нас.

— Думаешь? — усомнился Джош.

— А то нет. Если Филлори погибнет, ему тоже конец.

— Что такое, собственно, этот Эмбер? — спросила Поппи. — Бог? Он не похож на того, серебряного.

— По моей теории, он бог только этого мира, а серебряные распоряжаются всеми как есть, — сказал Квентин.

Взбудораженность, овладевшая им в Нигделандии, понемногу начала проходить, хотя по утрам он все еще ждал, что магию, как неоплаченное электричество, вот-вот отключат и Филлори начнет рушиться, как Помпеи. Времени они поэтому не теряли, и «Мунтжак» вплоть до сегодняшнего дня шел с призовой скоростью. Адмирал Лакер откопал в тайном сундуке волшебный парус, ловивший, кроме ветра, еще и свет. Квентин узнал его: у Четуинов на «Быстром» был точно такой же. Ночью, при луне и звездах, он обвисал, днем надувался, как яхтенный спинакер во время шторма, и нес корабль, можно сказать, на себе — знай только ориентируй его по солнцу.

Все бы хорошо, вот только Филлори упорно не желало сотрудничать. На этой неделе они открывали неизвестные острова, ступали на их дикие берега, пробирались сквозь мангровые болота, даже на дрейфующий айсберг высадились — и никаких ключей. Что-то здесь не срабатывало, что-то ослабло и разрядилось. Квентин все мозги вывихнул, пытаясь понять, в чем тут дело.

А дождь все лил.

После совещания Квентин заставил себя полежать. Отсыревшие простыни не спешили согреваться. Для дневного сна было поздновато, вечер еще не настал, но солнце, вероятно, уже закатилось — кто его разберет. Небо и океан ничем друг от друга не отличались: все сплошь серое, как новенький «Волшебный экран», на котором ничего еще не рисовали.

Квентин грыз большой палец, от чего так и не отвык с детства. Мысли блуждали в пустоте.

— Квентин, — позвал кто-то.

Заснул он, что ли? За окном теперь стало темно.

— Квентин. — Этот голос — ласковый, бесполый, смутно знакомый, не совсем человеческий — не снился ему. Квентин сел и осмотрелся, но в каюте больше никого не было.

— Ты кто? — спросил он.

— Я внизу, в трюме. Ты слышишь меня через решетку в полу.

Квентин совсем забыл о нем, но теперь вспомнил.

— Ленивец, ты? Я даже не знаю, есть ли у тебя имя.

— Ты бы зашел ко мне. Поговорить надо.

С чего бы это? В трюме, помимо сырости, гнили и сточных вод, воняло еще и ленивцем. Квентин вполне мог поговорить с ним отсюда и вообще бы обошелся без этого разговора.

Бог ты мой! При такой слышимости гнусное животное должно быть в курсе всего, что происходило в этой каюте во время плавания.

С другой стороны, неловко, что он уделял ленивцу так мало внимания. При всей своей занудливости тот заслуживает уважения, как представитель говорящих животных, в трюме хоть и смрадно, но тепло, а делать все равно нечего. Квентин вздохнул, вылез из койки, взял свечу, нашел трап и спустился в корабельные недра.

Трюм сильно опустел со времен его последнего посещения. Еще бы, целый год в море. В сточном желобе плескалась вода. Ленивец, странного вида зверь с плотным зеленовато-серым мехом, около четырех футов в длину, висел вниз головой на уровне глаз Квентина, цепляясь когтями за бимс — вся его внешность говорила о зашедшей слишком далеко эволюции. На полу под ним валялись катышки помета и фруктовая кожура.

— Привет, — сказал Квентин.

— Здравствуй. — Ленивец повернул к нему свою сплющенную мордочку — его шее, видимо, это ничуть не препятствовало. Из-за черного меха вокруг глаз он походил на енота и выглядел сонным. Глаза щурились от Квентиновой свечи.

— Извини, что так редко тебя навещал.

— Ничего, я не против. Я не слишком общительное животное.

— Так как же, есть у тебя имя?

— Да, Абигейл.

Значит, он девочка. В трюме стоял стул на тот случай, если кто-то захочет насладиться беседой с ленивцем (ленивицей) в полной мере.

— И потом, ты был очень занят, — милосердно добавила Абигейл.

Наступила пауза. Ленивец пережевывал что-то желтыми тупыми зубами. Интересно, кто носит ему (ей) еду?

— Я все время хотел спросить, для чего ты отправилась в это плавание?

— Больше никто не хотел, а на зверином совете решили, что кого-нибудь послать надо. У меня возражений не было. Я много сплю, мало двигаюсь и люблю одиночество. Можно сказать, едва присутствую в этом мире, так не все ли равно, где быть.

— А мы так поняли, что говорящие звери будут оскорблены, если мы не возьмем на борт их представителя.

— Мы, в свою очередь, думали, что вы оскорбитесь, если мы никого не пошлем. Мир строится на недопонимании, правда?

Да уж.

Длинные паузы не казались ленивице неловкими — может быть, животным такое чувство вообще не свойственно.

— Когда ленивец умирает, он так и остается висеть на дереве, — сообщила ни с того ни с сего Абигейл. — Пока не сгниет.

— Надо же. Я не знал. — И как прикажете развивать эту тему?

— Это я к тому, что ленивцы живут не так, как люди и большинство животного мира. Наша жизнь проходит между двумя мирами — землей и небом, явью и сном. На грани жизни и смерти, можно сказать.

— Да, люди живут иначе.

— Тебе это покажется странным, но нам так вполне удобно.

Общение с ленивцем вызывало на откровенность.

— Почему ты мне это рассказываешь? Я знаю, какая-то причина у тебя есть, но пока не улавливаю, какая. Это с ключом не связано? Нет, случайно, идеи, где его можно найти?

Если она, конечно, слышала об этих ключах. Если вообще знает, что там наверху происходит.

— Нет, ключ ни при чем, — прожурчала Абигейл. — Это связано с Бенедиктом Фенвиком.

— С Бенедиктом? А что такое?

— Ты не хотел бы поговорить с ним?

— Да, конечно, но ведь он умер. Погиб две недели назад. — Это по-прежнему казалось столь же немыслимым, как в ту первую ночь.

— Пути, закрытые для большинства живых, ленивцам открыты.

А говорить с вами надо, набравшись терпения.

— Не понял. Ты что, спиритический сеанс предлагаешь устроить? Пообщаться с его духом?

— Бенедикт в нижнем мире. Он тень, а не дух.

Абигейл вернула голову в прежнее положение, не спуская глаз с Квентина.

— В нижнем мире. — Он не знал даже, что в Филлори есть такой. — В аду, стало быть?

— В нижний мир уходят души всех мертвых.