Кровавая месса - Жюльетта Бенцони

— Я буду рада познакомиться с ней, но только из любопытства. У меня есть средства к существованию.

— В любом случае вы всегда можете рассчитывать на помощь. У нас здесь тоже своего рода коммуна. Это единственный способ противостоять страху перед завтрашним днем, которого мы все ожидаем с ужасом… — Прекрасный голос знаменитой актрисы внезапно дрогнул и сорвался.

— К Давиду?! Вы ходили к Давиду?

В голосе де Баца послышались гневные нотки, не предвещавшие ничего хорошего. Одно только имя художника вызвало в нем бурю негодования, и Лаура посмотрела на него с испугом. Жан впервые так говорил с ней. Но она призвала на помощь все свое мужество:

— А почему бы и нет, скажите на милость? Люди искусства должны помогать друг другу, и этот человек может добиться освобождения Мари, Тальма сказал мне…

— То, что может сказать Тальма, не имеет никакого значения! У этого несчастного и без того хватает хлопот с его друзьями-жирондистами, которым угрожает смерть. И к тому же в обществе ходят слухи, что он донес на своих бывших товарищей из «Комеди Франсез».

— Я уверена, что он не совершал ничего подобного!

— Я тоже в этом не сомневаюсь, но ему будет очень трудно снять с себя это обвинение. Пытаясь оправдаться, Тальма может и сам попасть за решетку. Наверняка он просто не знал, как от вас отделаться, и потому отправил вас к своему доброму другу Давиду.

— Вы глубоко ошибаетесь! Я сама попросила Тальма поговорить с Давидом о Мари. Но Жюли сказала мне, что будет лучше, если я сама обращусь к художнику с этой просьбой.

В Древнем Риме с Капитолийского холма сбрасывали осужденных на смерть государственных преступников.

— И что же вам ответил мэтр? — с ядовитой улыбкой поинтересовался де Бац.

— Он обещал предпринять кое-какие шаги, если я соглашусь позировать ему для портрета. Он даже сделал несколько набросков.

— Ваш портрет? О, как это трогательно! Надеюсь, Давид намерен писать его здесь, в привычной для вас обстановке?

— Нет. Почти все его картины очень большого размера, и он всегда работает в мастерской. Я видела незаконченный портрет госпожи Шальгрен. Великолепно, хотя полотно несколько великовато, на мой вкус. Я решила, что буду приходить к нему, пока Мари не выйдет на свободу.

— А тогда… вы совершенное дитя! — вскипел барон. — Неужели вы думаете, что Давид отпустит вас так просто? Он будет заставлять вас приходить снова и снова, давая вам пустые обещания. Вы говорите, что он написал портрет госпожи Шальгрен? Не представляю, как этот негодяй смог заставить ее позировать! Мне доподлинно известно, что этой женщине Давид внушает ужас. Нет никаких сомнений, что он и ей что-то пообещал. Но эта женщина ничего не получит, пока не станет его любовницей! Боюсь, что вас, мисс Адамс, ожидает та же участь.

Лаура побледнела. Она не могла забыть ужасную сцену, свидетельницей которой стала в Лувре, — Эмилия Шальгрен, полураздетая, убегает из мастерской, а ей вслед несутся проклятия и угрозы человека, похожего скорее на сатира, чем на гения живописи.

— Он не посмеет! Давид считает меня иностранкой, находящейся под более или менее надежной защитой правительства. И потом, если Мари не будет на свободе к моменту моего следующего визита, я скажу ему, что больше не приду. Поймите, я не могу сидеть сложа руки, пока эта прекрасная женщина томится в тюрьме!

— Во время вашего следующего визита Давид предложит вам сделку. Либо вы с ним переспите, либо он не пошевелит и пальцем, чтобы изменить участь Мари.

— Что ж, если вопрос встанет так, я соглашусь стать его любовницей…

В следующую секунду у Лауры перехватило дыхание, она машинально прижала руки к горящей щеке. Барон ударил ее не сильно, но эта пощечина потрясла Лауру. Полными слез глазами она в замешательстве смотрела на искаженное яростью лицо.

Де Бац отвернулся:

— Простите меня… Но мне невыносима сама мысль о том, что вы окажетесь в объятиях этого мерзавца! Я запрещаю вам возвращаться в его мастерскую, вы слышите? Я вам запрещаю! Для того чтобы вызволить Мари из тюрьмы, вы мне не нужны. Я уже принял необходимые меры.

Лаура вдруг почувствовала, что не может на него сердиться.

— Я в этом не сомневаюсь, — смущенно пробормотала она. — Но вы уверены в том, что это поможет?

— Во всяком случае, я надеюсь на это всем сердцем! Лаура подошла к Жану, который по-прежнему не смотрел на нее, робко коснулась рукой его плеча и почувствовала, что он дрожит.

— Но согласитесь, если мы будем действовать оба, шансы на успех увеличатся. Поверьте, я считаю себя достаточно сильной, чтобы заставить Давида помогать нам, не подвергаясь большому риску.

— Неужели вы так ничего и не поняли? В таком случае просто послушайте меня. Поклянитесь, что вы никогда не вернетесь к нему!

— Если я не появлюсь там хотя бы еще один раз, это будет неосторожно с моей стороны. Давид придет в ярость, и тогда…

Жан наконец повернулся к ней, и Лаура увидела, что его глаза горят суровой решимостью.

— Вы просто-напросто сошли с ума? Что ж, очевидно, придется все вам рассказать… Возможность быть изнасилованной Давидом — это не единственная опасность, которой вы подвергаетесь в его мастерской.

— А что еще? — Она легко пожала плечами, думая, что Жан принимает ее за маленькую девочку, которую можно пугать страшными сказками.

— Вы можете там встретиться с вашим мужем!

— Моим мужем? Вы говорите о Понталеке?

— Я не слышал, чтобы вы обзавелись другим супругом. — Жан поморщился, почувствовав, что наконец задел чувствительную струну. — Понталек и Давид — если не лучшие друзья, то по меньшей мере добрые деловые партнеры.

Лаура окаменела, к ней не сразу вернулся дар речи.

— Откуда… вам это известно? — с трудом произнесла она наконец.

Барону ничего не оставалось, как рассказать ей о поездке в Пасси и случайно подслушанном разговоре.

— Мне казалось, что будет лучше ничего вам не говорить, — добавил он. — Но если Понталек унизился до того, чтобы вести дела с палачом Котантена Лекарпантье, значит, мы его недооценивали. Он стал опаснее, чем прежде. Поймите, я не хочу, чтобы вы пытались штурмовать неприступную крепость и погибли при первой же попытке. Но вы ведь не станете меня слушать… Вы глухи к доводам разума!

Лаура помолчала, пытаясь осознать услышанное. Все обстояло еще хуже, чем она предполагала. Союз Давида с Понталеком превосходил все ее самые страшные опасения.

— Вы можете думать обо мне что вам угодно, — прошептала она наконец, — но я не сумасшедшая. Я не намерена бросаться в пасть льва. Во всяком случае, пока, — с грустью добавила Лаура. — И раз я вам нужна…