Танго под палящим солнцем. Ее звали Лиза - Елена Арсеньева

— Я буду его ждать, — сказала я. — И дождусь. Можно считать, что мы уже обручились!

Юлик сжал мою руку. Я знала, о чем он подумал.

О том, что нас обручил этот перстень!

Все, что было не со мной, — помню.

Р. Рождественский

Иногда главное — не оглядываться. Идешь себе — ну и иди. Показалось что-то — перекрестись, как советует народная мудрость. Кстати, она же и советует не оглядываться. Возьмите какую хотите сказку — непременно герой должен идти вперед, а назад смотреть — ни-ни. Или вспомним Орфея. Его ведь предупреждали: когда поведешь Эвридику из Аида, ни в коем случае не оборачивайся, однако он обернулся — и вот вам результат: лишился навеки Эвридики, а потом и сам погиб, растерзанный менадами. А ведь кто знает, как бы сложилась его судьба, если бы он не оглянулся тогда, уходя из Аида… Главное, предупреждали же! Нет, как об стенку горох…

Вот Алёну Дмитриеву никто не предупреждал. Поэтому ее некоторым образом можно извинить за то, что она обернулась. Обыкновенное женское любопытство — ну что с ним поделаешь! Опять же — померещилось знакомое лицо, а никак не могла вспомнить, кто это. Ну и обернулась, чтобы посмотреть на двух девушек, которые как раз садились в серый «Ниссан». Та, на которую оглянулась Алёна, тоже бросила на нее любопытствующий взгляд и даже вроде бы улыбнулась, но наша героиня (имеется в виду Алёна Дмитриева, если кто-то еще не понял, о ком пойдет речь в романе) уже решила, что ошиблась, что никогда раньше той барышни не видела и явно приняла ее за кого-то другого. А может, и видела, но не помнила. Может быть, они даже были мимолетно знакомы.

Что и говорить, память у нашей героини была короткая, короче некуда, из-за чего она не единожды попадала в неловкое положение. С другой стороны, Алёна Дмитриева какая-никакая, а писательница. Не слишком, конечно, известная, но все же не совсем лыком шита. Кстати, из-за своей известности-неизвестности Алёна совсем недавно попала в прелюбопытнейшую историю, изрядно обогатившую как ее жизненный опыт, так и представления о собственной ценности. Ситуация, между нами говоря, сложилась трагикомическая, но наша героиня выбралась из нее не только со славой, но и с бонусом[27].

Впрочем, что слава? Она же, прежде всего слава мирская, проходит, как… ну, как-то так она проходит. Помните, по-латыни: sit transit gloria mundi… И всю жизнь мечтала Алёна уточнить, что же там за sit такое особенное, какой смысл вкладывали в него премудрые латиняне. Ан нет, бросили фразочку, но не позаботились пояснить, каким же особенным sit’ом та самая gloria mundi берет да и transit… А впрочем, ключевое слово здесь именно transit — проходит, проходит слава, хоть тресни…

Размышляя об этом, Алёна пошла себе дальше, своим, как писали в русских былинах, путем-дороженькой, начисто забыв про двух девушек, которые садились в серый «Ниссан». А те сели-таки туда, и черноглазый, улыбчивый, донельзя любезный молодой человек захлопнул за ними дверцу и сел рядом с водителем.

— Что за тетка вам глазки строила? — спросил со смешком. — Знакомая или как?

Девушки переглянулись. Их озадачил и сам вопрос, в котором прозвучала еле уловимая скабрезность, даже сальность, — вот как-то умудрился молодой человек ему такой оттенок придать! — и удивительно то, что черноглазый, обаятельный и любезный красавчик мгновенно перестал быть обаятельным и любезным. И даже как бы красоты в нем поубавилось.

И тут черт потянул за язык одну из девушек… а может быть, черт тут был совершенно ни при чем, просто она инстинктивно почувствовала беду, которой почему-то не предчувствовала раньше, и попыталась ее отвести, хоть как-то себя обезопасив. В общем, она сказала:

— Да, знакомая. Писательница здешняя, очень известная — Алёна Дмитриева. Знаете такую?

— Нет, — покачал головой молодой человек и покаянно улыбнулся. У него была очаровательная улыбка, добрая и открытая, имеющая, впрочем, такое же отношение к доброте и открытости, как слезы крокодила — к жалости. Не более чем сокращение лицевых мускулов и демонстрация великолепных зубов (это мы об улыбке, понятное дело). — Пелевина знаю, а Дмитриеву какую-то… Нет.

— А вот я Пелевина не люблю! — задиристо откликнулась девушка и прошлась насчет его сине-зеленой кислотности.

На что молодой человек возразил, причем стало ясно, что он читал Пелевина побольше, чем девушка, и ей стало неловко. Она разгорячилась, немедленно начала ввязываться в спор ради спора, ничего уже вокруг не видела, не обращала никакого внимания ни на что. Даже на то, куда их вез молчаливый, лишь изредка ухмыляющийся водитель. И так продолжалось до тех пор, пока ее подруга, которая участия в споре не принимала, потому что вообще никого не читала, ни Пелевина, ни Дмитриевой, ни графа Л. Н. Толстого (бывают, бывают такие люди, и их даже больше, чем вам кажется!), не ткнула ее в бок и не спросила встревоженно:

— Слушай, а где это мы?

Вообще-то она и раньше удивлялась, что машина едет вроде бы не совсем туда, куда подруги хотели добраться, то есть в центр Сормова, а по каким-то извилистым, окольным путям. Она даже спросила водителя, а тот буркнул: объезд, мол, дорога ремонтируется, знаков, что ли, не видела? Она не видела знаков, но промолчала, потому что на всю жизнь усвоила правило, которое в пору ее детства было запечатлено в каждом средстве общественного транспорта: «Во время движения не отвлекайте водителя разговорами!» Вот она и не отвлекала. Кроме того, она привыкла к тому, что «мужчина лучше знает». Но вот теперь подспудное беспокойство вырвалось наружу.

Тогда и первая девушка наконец-то глянула в окошко — и изумилась. Они находились на какой-то окраине. Несколько невзрачных домиков, вызывающих в памяти невразумительное словосочетание «народная стройка», торчали среди заброшенных, заросших сорняками садовых участков с полусгнившими деревьями и уродливыми пнями, словно и сами были такими же пнями.

— Слушайте… эй, слушайте… — забормотала девушка, мигом испугавшись и забыв и про Пелевина, и про Алёну Дмитриеву, и про все остальное на свете. — А правда, где мы? Почему… Нам же в центр Сормова надо было! А это что? Вы куда нас привезли? Зачем?

— Ничего, девушки, разберемся, — успокоительно сказал обаятельный любитель Пелевина и улыбнулся чарующе. — Вы давайте выходите.

А поскольку они не тронулись с места, вцепившись в кожаную обивку сидений, он выключил улыбку, как выключают свет, и рявкнул:

— Выходите, живо, ну!

Девушки дружно зажмурились от страха и не двинулись с места, но через мгновение знакомая Алёны Дмитриевой услышала пронзительный визг подруги — и открыла глаза, понимая, что сейчас увидит нечто ужасное. И в самом деле увидела — любезный молодой человек держал в руке пистолет, и его черное дуло упиралось в лоб ее подруги…