Эксклюзивный грех - Анна и Сергей Литвиновы

Группа уже спустилась по лестнице. Пост охраны приближался.

– Мы сделаем это, – скромно сказал Дима.

– Молодец! – покровительственно похлопал его по плечу, не замедляя шага, Чириковский.

Охранники находились уже в нескольких метрах. Один из них сделал пару шагов навстречу, преграждая Диме дорогу. “Господи, неужели остановит?"

– Может быть, мы прямо сейчас и начнем интервью? – громко, чтоб слышал охранник, спросил Дима.

– Ваши документы! – Проговорил в его сторону лейтенант-кагэбэшник. “Ну, вот и все”, – упало сердце у Димы.

– Этот со мной, – бросил на ходу Чириковский, одной рукой делая охраннику отстраняющий жест, а другой – приобнимая Диму за плечо.

Охранник не рискнул спорить с Чириковским – только пристально посмотрел на Диму. Они миновали пост. Впереди идущий свитский распахнул перед Чириковским – и, стало быть, перед Полуяновым – тяжелую дверь.

– Интервью? Не сейчас! – бросил экспансивный депутат, глянув зачем-то на тяжелые золотые часы. – Я еду в Кремль.

Распахнуты вторые двери, и вот они уже на улице, на пороге. Сияние, и шум, и свет осеннего дня так и ударили в лицо Димы. Поток машин по Манежу, стоянка черных думских авто… Прохожие, группки шоферов и лакеев… “Господи, неужели я вырвался?!"

– Давай, позвони мне лично на днях. – Чириковский выудил из кармана визитку, не глядя, сунул Диме. Лакей-охранник уже распахнул перед депутатом дверцу черного “Ауди”. – Давай, “Молодежная весть”! – Парламентарий еще раз потрепал Полуянова по плечу. – Все будет хорошо! – И он подошел к авто и нырнул внутрь. Сзади следовавшая охрана Чириковского бесшумно обтекла Диму.

Полуянов, еще не веря в свое высвобождение, не веря, что вырвался, чуть ли не вприпрыжку пошел – почти побежал – вдоль мрачного здания Думы в сторону Большой Дмитровки.

Надя

Как только Дима вошел в парламент, Надя опрометью пробежала по переулку и выскочила через арку на Тверскую. Тут где-то палатка есть, ей срочно нужно воды, а то со страху язык к небу присох. И заодно купить газету. И принять вид влюбленной девушки, терпеливо ожидающей поклонника, который отчего-то назначил свидание в Георгиевском переулке, у входа в Малый Манеж.

Удивительно, но бульварная газета “ХХХ-пресс” действительно принесла Наде некоторое облегчение. Коммунисты и профессора могут клясть желтую прессу, как им угодно, – но в минуты, когда страх, нетерпение, ожидание переполняют тебя всю, от макушки до пяток, нет ничего лучше завиральных бульварных статеек. Подумать только: австралиец Джон Смит (какое редкое имя!) дожил до пятидесяти лет, нося в желудке зародыш своего брата-близнеца. Такое случается, когда сильный эмбрион подавляет слабого и поглощает его. Джон и жил себе – не тужил, причем целых пятьдесят лет, но неожиданно зародыш внутри него начал развиваться, доктора удалили эмбрион и пересадили его Джоновой жене, и у них родился сын, а одновременно – брат Джона. Просто голова кругом идет!

Надя фыркнула, оторвалась от газеты, взглянула на часы. Отлично, пятнадцать минут она убила. Побольше бы таких завиральных статеек!

Вокруг Думы кипела деловитая суета, толпились лимузины, шустрили чистенькие депутатские помощники. Никаких подозрительных крепких парней или машин с нечитаемыми номерами. Надя взялась было перелистывать милый сердцу “ХХХ-пресс” дальше, но вдруг увидела Полуянова! Тот шел по переулку в ее сторону. Надя кинулась было к нему, газетка полетела на землю… Потом вспомнила, замедлила шаг, пристроилась Диме в “хвост”. Почему он вышел так быстро? Что случилось? Неужели Котов не захотел с ним разговаривать, выгнал?

Вопреки договоренности, Дима двигался не направо от входа, в сторону метро, а налево – на Тверскую. Что, от расстройства все планы забыл? Надя опять подавила желание подбежать к Полуянову, схватить его за руку. Держалась метрах в пятнадцати сзади, добросовестно вертела головой. Вроде бы никому до них дела нет.

До Тверской по Георгиевскому переулку рукой подать. Дима вышел на дорогу и поднял руку. Машину ловит! Да что с ним такое? Они же совсем по-другому договаривались! И как ей, Наде, прикажете поступать? Тоже ловить машину и ехать за ним? Бред какой-то.

Повинуясь полуяновскому взмаху, притормозило желтое такси-“Волга”. Надя, в недоумении, в отчаянии, подошла совсем близко. Услышала, как Дима отрывисто сказал водиле: “К Белорусскому, сто!"

– Дима, погоди!

Он обернулся – удивленно, будто видит ее впервые. Лицо недовольное, злое. Типа: “Только тебя мне тут не хватало”. Сквозь зубы велел:

– Прыгай назад.

Надя, обиженная, ничего не понимающая, плюхнулась на заднее сиденье, Дима сел впереди, и такси резво сорвалось с места.

– Что случилось? – немедленно потребовала ответа Надя.

Полуянов обернулся к ней. Сухо ответил:

– Ничего.

И мимолетным движеньем прижал палец к губам. Господи, на нем же лица нет! Не иначе Котов послал его ко всем чертям. И Полуянов, всегда-все-умеющий Полуянов, отчаянно переживает.

– Да не расстраивайся ты так, Ди… Полуянов резко схватил ее за плечо, прошипел:

– Ты можешь помолчать?! Хоть чуть-чуть, а?!

– Не смейте обижать девушку, – вдруг строго сказал водитель, и Надя бросила ему благодарный взгляд через зеркальце заднего вида. Ну и хам этот Полуянов! Уже посторонние люди ему замечания делают!

Надя обиженно откинулась на своем сиденье. А Дима пробормотал:

– Виноват…

И добавил жалобным голосом, обращаясь к шоферу:

– Голова трещит, понимаешь… Перебрали с мужиками вчера. А она все чирикает и чирикает.

– Бывает, – философски кивнул водитель. Надя оскорбленно отвернулась, стала глядеть в окошко. Мимо пронесся снисходительный Пушкин, неухоженное здание гостиницы “Минск”…

– Останови, – внезапно приказал Дима. Машина обиженно пискнула тормозами. Полуянов швырнул водителю стольник – за пару километров езды по прямой, подумать только! Точно сбрендил!

– Что у тебя, крыша совсем поехала? – зло выкрикнула Надя, когда они оказались на мостовой, а такси влилось в плотный поток машин.

Никогда в жизни она не говорила так зло и громко, даже прохожая бабка на нее оглянулась. Дима промолчал, взял ее за руку, потянул в сторону метро “Маяковская”. Тихо произнес:

– Только не ори. И не останавливайся. Котова убили.

Надя охнула, замерла на месте. Спросила первое, что сорвалось с языка:

– Кто?! Кто убил?

– Сказал же тебе, не тормози, – досадливо и устало сказал Полуянов. – Похоже, что убил его я.

И Тверская словно взорвалась миллионом осколков. Дома, люди, осенние листья, пятна реклам, разноцветье машин… Город обратился в липкую, дрожащую массу. Надя барахталась в ней, ловила ртом воздух и понимала, что задыхается в этом клейком желе. “Не может быть!” – такая простая фраза, а сказать ее нету сил… Что это с ней, обморок? Но она вроде не падает… Но как бы хорошо было опуститься сейчас на асфальт, прижаться щекой к прохладной земле… Надя почувствовала, как ее подхватывают сильные руки, куда-то ведут… И под ногами топорщится тротуар, и улица все кружится, кружится…