Черные Холмы - Дэн Симмонс

Нет, ей никогда не понять мира Паха Сапы. Он знает, что даже если она выучит лакотский, то он останется для нее таким же чужим, как французский, немецкий или итальянский. И даже более чужим, думает он, потому что в тех местах Рейн жила уже взрослой или почти взрослой, а Небраску и Запад представляет себе только по искаженным отрывочным воспоминаниям детства.

И еще он знает, что больше никогда не увидит ее. Он в этом уверен. Уверен так, будто все же допустил еще одно «прикоснись — и увидишь, что будет». Приедет или нет мисс Рейн де Плашетт в Пайн-Риджскую резервацию в этом сентябре, она больше никогда не увидит Паха Сапу. Это невозможно после того ужаса, отвращения и… отчуждения, так, кажется, это по-английски… васетуг ла и во, которое он видел в ее глазах, когда рассказывал про Сидящего Быка.

Это не имеет значения, говорит он себе. Это всего лишь еще одна история, которая не имеет значения, как и все остальное, что он видел, чувствовал, пережил после видения каменных голов, появившихся из Черных холмов, и гигантов вазичу, восставших, чтобы закончить работу, которая и без того уже закончена в равнинах и на холмах.

Преподобный Генри де Плашетт появляется, спеша и отдуваясь, в сопровождении трех человек в очень официальных фраках и цилиндрах. Следуют представления, но Паха Сапа не слышит и не запоминает имен. Никто из троих не протягивает ему руки — они явно видят, что он индеец, хотя на нем (а возможно, именно поэтому) плохо сидящий европейский костюм и начищенные до блеска туфли.

Но преподобный де Плашетт, остановившись у начала лестницы, ведущей к темным водам бассейна, протягивает руку. Он что-то говорит.

— … благодарен за то, что проводили мою дочь до нашего места встречи здесь, мистер Вялый Конь. Весьма признателен. Я уверен, что Рейн понравилась эта прогулка, и высоко ценю ваше джентльменское предложение сопровождать молодую даму.

Паха Сапа пожимает руку старика.

Мир начинает кружиться, Большой бассейн превращается в громадную расписанную стену, фреску, больше, чем стена, расписанная Мэри Кассат в Женском доме, вода становится вертикально, и по ней устремляются образы, звуки и чувства.

А потом все покрывается чернотой.

Когда сознание возвращается к нему, он лежит на верхней ступеньке. Один из хорошо одетых джентльменов намочил шелковый носовой платок в воде бассейна и прикладывает влажную тряпицу ко лбу Паха Сапы. Его голова покоится на коленях мисс де Плашетт, она обхватила его руками. Его голова на ее коленях.

Паха Сапа понимает, что слезы катятся по его щекам. Он плакал, пока лежал без сознания. Он трясет головой.

— Перегрелся на солнце… — говорит один из фраков.

— Возможно, головокружение после этого дьявольского колеса… — говорит еще один.

— Может, проблемы с сердцем?

Последние слова сказаны преподобным Генри де Плашеттом, который теперь держит носовой платок и охлаждает лоб Паха Сапы. Вокруг собралась небольшая толпа, к ним от машинного зала бегут люди в униформе персонала.

Паха Сапа моргает, убирая слезы с глаз, и смотрит на лицо Рейн над ним.

Образы были немногочисленны, быстры и ужасны.

Прерия. Задувает ветер. Зимнее утро.

Кладбище на небольшом пригорке. Единственное дерево.

Могила с простым сосновым гробом, только что опущенным в нее.

Рядом стоит преподобный де Плашетт, он не в силах провести заупокойную службу. Рыдания душат его.

И Паха Сапа стоит там — он видит себя сквозь слезы в глазах старика; Паха Сапа стал старше, но ненамного. Паха Сапа берет ребенка у женщины-мексиканки, служанки священника. Паха Сапа держит ребенка и смотрит на первые комья земли, которые падают на гроб его молодой жены, миссис Рейн де Плашетт Вялый Конь.

Образ глазами преподобного: преподобный тоже болен, он готов отдать все, что у него было и во что он верил, чтобы поменяться местами со своей дочерью, которая лежит в могиле; образ его зятя-индейца, Билли Вялого Коня, который держит на руках единственного ребенка, сына мертвой дочери преподобного (младенца, который, возможно, способствовал смерти его дочери, ослабив ее жизненные силы).

Мальчика назвали Робертом.

Паха Сапа лежит на верхней ступеньке лестницы, ведущей вниз, к Большому бассейну и Колумбову фонтану; Паха Сапа слишком потрясен и даже не пытается встать на ноги, несмотря на смущение, которое он испытывает, лежа головой на коленях молодой женщины, когда вокруг них стоит целая толпа.

Теперь ее ладонь гладит его лоб. Голая ладонь. Она сняла перчатку. Голая ладонь.

Никакого видения от этого контакта Паха Сапа не получает, но получает страшное подтверждение: она его уже любит и сделает все, что должна сделать, чтобы они были вместе, и теперь им уже никак не избежать своей общей судьбы.

В первый, последний и единственный раз в своей жизни Паха Сапа с необъяснимой неизбежностью выдыхает три слова, которые заставляют замереть всех, кроме Рейн:

— О Господи Иисусе.

Сентябрь 1876 г.

Паха Сапа скачет под дождем. Лошадь под ним старая, шелудивая и неторопливая. Она оседлана. Паха Сапа до этого никогда не ездил в седле, и у него болят ягодицы.

Сильный дождь хлещет его по лицу, смывая кровь, но кровь натекает снова. Он даже не пытается моргать, чтобы убрать ее с глаз.

С глаза. Один глаз у него распух так, что ничего не видит, или вообще выбит. Другой глаз видит словно в тумане — пятьдесят или шестьдесят человек впереди и вокруг него. Ему безразлично, что они тут. Это кавалеристы вазичу. Он смутно осознает, что он их пленник и они вольны делать с ним что захотят: пытать, медленно убить — что угодно. Ему это безразлично.

Большую часть этого долгого дня Паха Сапа то теряет сознание, то вновь приходит в себя. Он знает, что едет вместе с темными фигурами вазичу и что голова у него раскалывается от такой боли, какой он прежде и представить себе не мог. И еще он знает, что тот кроу — старик по имени Кудрявый — хотя и ударил его прикладом, но вовсе не собирался убивать. Паха Сапа уже несколько часов вполуха слушает Кудрявого, который едет рядом с ним и непрерывно болтает на своем жутком, корявом лакотском: старик использует много слов из женского языка, отчего его речь похожа на речь винкте — мальчика, который одевается и говорит как женщина. В обычной ситуации это было бы очень забавно. Но сегодня Паха Сапу ничто не забавляет.

Он жалеет, что не умер. Он собирается умереть. Но по большому счету он уже мертв.

Он потерял Птехинчала Хуху Канунпу, самую священную Трубку Малоберцовой Бизоньей Кости, которая принадлежала Сильно Хромает и его роду, эта трубка была самым важным и священным предметом, каким когда-либо владел его род. Ну почему Сильно Хромает доверил трубку Паха Сапе, жалкому мальчишке, которому не хватило мозгов время от времени оглядываться, когда он ехал один по равнине с самой большой драгоценностью, какую только можно представить?