О всех созданиях – больших и малых - Джеймс Хэрриот

– Верно-верно, девяносто два. Я так и думал. Тут же все записано.

А схватки с бычками в отдельных стойлах вокруг скотного двора можно уподобить только пребыванию в парильне грязной турецкой бани в застегнутом клеенчатом плаще. Братья без труда хватали могучих животных, и даже самые сильные бычки скоро утихомиривались и уже не пытались вырваться из этой мощной хватки. Но я заметил одну странную вещь: пальцы у братьев были такие толстые и огромные, что они выскальзывали из ноздрей неподвижного животного.

Времени на это ушло масса, но всему приходит конец. В косматой шее последнего маленького теленка выстрижен участок, он отчаянно замычал от укола иглы, и вот я уже на свежем воздухе бросаю плащ в багажник. Я взглянул на часы – ровно три, и от расписания я теперь отстаю почти на два часа. Не говоря уж о том, что я измучился от жары, что с пальцев моей правой ноги содрана кожа, там, где на нее наступила корова, а на левой ступне – огромный синяк от подкованного гвоздями каблука Фенвика, надавившего на нее всей тяжестью во время схватки с особенно упрямым бычком. Я захлопнул багажник и захромал к дверце, внезапно ощутив некоторые сомнения относительно этой легкой министерской работы.

Надо мной возник Уолтер.

– Зайдите-ка в дом, передохните, выпейте чайку, – сказал он, любезно кивая.

– Вы очень добры, мистер Хагилл, и я был бы рад принять ваше приглашение. Но мне надо побывать еще во многих местах, и не понимаю, как я успею. Я переоценил свои силы и не учел, сколько времени уйдет на проверку вашего стада. Я просто последний идиот.

И братья искренне согласились:

– Верно, сорр, верно, верно.

Ну, с туберкулинизацией на этот день было покончено, но предстояло провести десять инспекций, и первую я должен был начать два часа назад. Нажимая на педаль газа, я чувствовал в желудке тот камень, который всегда появлялся там, когда я старался угнаться за временем.

Одной рукой сжимая баранку, а другой развязывая пакет с моим обедом, я извлек кусок ветчины, упакованный миссис Холл, и пирог с начинкой из яиц, после чего принялся жевать их на ходу.

Но через минуту-другую здравый смысл взял верх. Так не годится! Пирог отличный, и, значит, есть его следует в приятной обстановке. Дорога не была огорожена, и я съехал на траву, выключил мотор и открыл окна. На ферме царила суматоха, а теперь шум и духота коровника остались далеко позади, тишина и безлюдье окутали меня, как пуховое одеяло. Я откинул голову на спинку сиденья и смотрел на расчерченную стенками зелень лугов по склонам. Они уходили вверх, вверх и сменялись камнями и бурыми вересками на вольных вершинах.

Когда я поехал дальше, то чувствовал себя много лучше, и нахмуренные брови фермера, первого в списке инспектируемых, никак на меня не подействовали.

– Это не час дня, мистер! – рявкнул он. – Мои коровы тут весь день ждут, и поглядите-ка, каких лепешек они наложили! Мне тут никогда чистоты не навести!

Увидев кучки навоза позади коров, я не мог не согласиться с ним. Вечная беда, если коров загоняют в помещение с пастбища. И лицо фермера стало чернее тучи, когда чуть не половина их задрала хвост, будто салютуя, и добавила еще по лепешке к своим кучкам.

– Я вас долго не задержу, – сказал я деловито и пошел вдоль ряда.

До введения туберкулинизации эти клинические обследования были единственным способом выявить туберкулезную корову, и теперь я переходил от одной к другой, щупая вымя, не обнаружится ли подозрительное затвердение. Этот профилактический осмотр получил шутливое название «обшарить коровью мошну» и еще «пройтись по коровам», и приедался он очень скоро.

Я убедился, что есть только один способ не сойти с ума от скуки – напоминать себе, зачем я, собственно, произвожу этот осмотр. А потому, добравшись до тощей рыжей коровы с отвислым выменем, я выпрямился и сказал фермеру:

– У этой я возьму молоко на анализ. В левой задней четверти у нее некоторое уплотнение.

Фермер презрительно фыркнул:

– Как хотите. Ничего у нее нет, да небось кому-то поработать охота.

Я сдоил молоко в пузырек на две унции, и мне припомнился ветеринар, приятель Зигфрида, который всегда для анализа надаивал пинту молока у самой здоровой коровы в стаде, потом запивал им свои бутерброды.

Я наклеил ярлык на пузырек и отнес его в машину. У нас в Скелдейл-хаусе была маленькая электрическая центрифуга, и вечером я прокручу в ней это молоко, а затем исследую осадок под микроскопом, предварительно окрасив его по методике Циля – Нельсена. Скорее всего, я ничего не обнаружу, но иногда мне случалось с особым волнением увидеть на предметном стеклышке под микроскопом скопление ярко-красных радужных туберкулезных палочек. В таких случаях корову немедленно забивали, а меня поддерживала мысль, что, возможно, я отменил смертный приговор какому-нибудь ребенку, – в те дни менингит, инфекции легких и спинного мозга были такими обычными!

Вернувшись в коровник, я завершил инспекцию осмотром стенки перед каждой коровой.

Фермер угрюмо наблюдал за мной.

– Чего это вы?

– Ну, если у коровы кашель, то на стене можно найти слюну.

Сказать правду, этим способом я обнаружил больше туберкулезных коров, чем любым другим, – соскребая немного слюны на предметное стеклышко, а затем окрашивая ее по той же методике, что и молоко.

Нынешние молодые ветеринары, слава богу, практически не сталкиваются с туберкулезными коровами, но «чахоточные» тридцать лет назад были далеко не редкостью. В высоких Пеннинах попадались лишь единицы, но ниже и на равнине они встречались чаще, чем хотелось бы, – коровы, с которыми «что-то было не так». Мягко, осторожно покашливающие, с чуть учащенным дыханием. Часто они бывали очень удойными и хорошо ели, но они несли в себе смерть, и я уже наловчился распознавать их. Но особенно опасными убийцами были другие – крупные, жирные, гладкие животные, и все-таки насквозь больные, несмотря на такую внешность. И распознать их не мог никто. Выявлять их начала лишь туберкулиновая проверка.

На следующих четырех фермах хозяева устали меня ждать и выпустили коров на пастбище. Их пришлось снова загонять в коровник, и шли они туда медленно и неохотно. Хотя обошлось без веселых игр, как с телками мистера Кея, но все равно времени снова было потеряно много. Коровы норовили повернуть назад на пастбище, а я бегал вокруг них, как осатаневшая овчарка. И каждый фермер, слыша, как я пыхчу и отдуваюсь, считал необходимым объяснить мне, что коровы охотно идут к коровнику только в часы дойки.

Затем настал такой час, и еще три стада я поймал во время дойки, но было уже порядком за шесть, когда я, усталый и голодный, добрался до предпоследней из ферм, намеченных на этот день. Она была окутана тишиной, и, безрезультатно обойдя службы, где на мои громогласные призывы никто не откликнулся, я направился к дому.

– Ваш муж тут, миссис Белл? – спросил я.

– Нет, ему надо было сходить в деревню лошадь подковать, да он скоро вернется. И коров он для вас собрал, – сообщила супруга фермера.