Шекспир. Биография - Питер Акройд

Это приводит к путанице. Иногда Шекспир путает имена или же называет по-разному одного и того же персонажа. Один и тот же персонаж может быть описан по-разному или иметь разные профессии, в «Кориолане» Коминий в одном месте назван консулом, в другом — генералом. Часто теряются связи: сюжетная линия, начавшись, обрывается. Не согласуются время и место. Промежуток в девятнадцать лет в «Мера за меру» вдруг сжимается в следующих сценах до четырнадцати, и это заставляет предположить, что текст писался не подряд; в противном случае автор помнил бы, какое время указано в предыдущем отрывке. Герой или героиня вдруг «забывают», о чем только что шла речь, и в изменившейся ситуации задают те же самые вопросы. В «Юлии Цезаре» Брут узнает о смерти Порции после того, как сам сообщает эту новость Кассию; он же по-разному отвечает на один и тот же вопрос. Создавая образ Брута, Шекспир мог случайно оставить на бумаге первый и второй варианты.

В финале «Тимона Афинского» в эпитафии на могиле Тимона одна строка гласит: «Не старайтесь узнать мое имя» а ниже сказано: «Здесь лежу я, Тимон»[241]. Снова мы видим, что Шекспир пробует два варианта, оба из которых каким-то образом оказались напечатанными и сохранились для потомков. Когда Гамлет в своем знаменитом монологе в начале третьего акта описывает смерть как

Безвестный край, откуда нет возврата

Земным скитальцам[242]…

кажется, он уже забыл, что видел призрак отца. Монолог «Быть или не быть», возможно, вставной. Не исключено, что Шекспир написал его для ранней редакции «Гамлета» или какой-нибудь другой пьесы или внес в записную книжку, чтобы использовать потом. В любом случае он был слишком хорош, чтобы от него отказаться, и Шекспир поместил его в этот вариант.

Сценические ремарки Шекспира позволяют увидеть его метод. Иногда они оказываются не на месте. Он сокращает или случайно опускает ремарки, будто стремительность повествования опережает их. Отсутствие четких указаний — верный признак уверенности в своем непременном участии в будущих репетициях. Там все станет понятным. Шекспир забывает написать, что кто-то из персонажей «уходит», — пропуск, который, на репетиции будет наверняка исправлен. Обозначения второстепенных персонажей иногда безнадежно запутаны, так, что становится трудно понять, кто с кем говорит. В «Короле Иоанне» французский король иногда зовется Филиппом, а иногда Людовиком. Шекспир вводит персонажей, которые не произносят ни слова; вероятно, он намеревался написать их роли, но стремительная работа воображения заставила его о них забыть. В пьесе «Много шума из ничего» у Леонато есть жена по имени Имогена, но зритель ее ни разу не видит. Это имя встречается вновь в «Цимбелине». Иногда появляется ремарка: «с другими», и только постепенно эти неизвестные персонажи обнаруживают себя. Некоторые пьесы кажутся слишком длинными для обычного спектакля. Высказывались предположения, что это варианты, предназначавшиеся для чтения, но скорее он просто не обуздывал разыгравшееся воображение. Во всяком случае, у него не было необходимости останавливать бегущее по бумаге перо; он знал, что сокращения можно будет сделать на репетиции. Как сказано в предисловии к изданию пьес Бомонта и Флетчера 1647 года, «когда эти комедии и трагедии представлялись на сцене, актеры, с согласия автора, пропускали некоторые куски, сообразуясь с обстоятельствами». Нет оснований полагать, что Шекспир действовал как-то иначе.

Иногда говорят, что сомнения и непоследовательность присущи каждому драматургу. Но так бывает не всегда. У Мольера, например, такого практически не бывает. Куда вероятнее, что это свойство шекспировского подвижного воображения и уникальной языковой свободы. Он не был ни осторожным, ни расчетливым художником. Как признается Поэт в «Тимоне Афинском»,

Поэзия похожа на камедь,

Струящуюся из ствола-кормильца.

Не высекут огонь — он не сверкнет,

А пламень чистый наш родится сам

И катится лавиной, все сметая

Со своего пути[243].

Поэзия создает сама себя в процессе творчества; она не нуждается во внешних стимулах, но стремится вперед, движимая собственной настойчивой силой. Шекспир, по-видимому, всегда находился в состоянии напряженного внимания, не зная точно, куда движется. Этим можно объяснить его более чем необычные ошибки на письме; например, в рукописи «Сэра Томаса Мора» слово «sheriff» написано пять раз по-разному в пяти следующих одна за другой строчках. Фамилия «More» трижды упомянута в одной и той же строке и всякий раз написана по-разному. Можно подумать, что Шекспир хотел сделать значения слов неопределенными, открытыми любому толкованию. Это тоже входило в его профессиональный метод, оставить как можно больше для репетиции и актерской интерпретации. От этого эффект так называемого авторского «неприсутствия» усиливается, слова, будто древесная смола, сами вытекают из природного источника.

Однако здесь просматривается очевидный парадокс. Пересматривая или переделывая текст, Шекспир часто меняет совсем незначительные детали, желая придать стихам большую яркость. Быть может, он поступал так инстинктивно и почти незаметно для себя самого, но, конечно, в некоторых случаях он меняет и содержание сцены. Уже было замечено, что Шекспир переделывал свои пьесы на всем протяжении своего творчества. Например, в новом оксфордском издании опубликованы два варианта «Короля Лира» созданные в разное время. Все говорит о том, что некоторые из его самых завершенных пьес, такие, как «Укрощение строптивой» или «Король Иоанн», представляют собой переделанные варианты более ранних работ. «Отелло» был переписан ради усовершенствования роль Эмилии; следовало сделать ее более привлекательной, чтобы не вызвать неудовольствие зрителей тем, что она дает платок Яго. Только Яго должен был нести ответственность за все зло. По-видимому, Шекспир заметил неоднозначную реакцию первых зрителей на эту роль и соответственно изменил ее. Во многих пьесах имеются вставные эпизоды; отступление о несчастной судьбе актеров в «Гамлете» — один из примеров. В «Ромео и Джульетте» начало монолога «В ночь хмурую, смеясь, глядится день»[244]перешло от Ромео к брату Лоренцо со значительной перестановкой акцентов. В «Бесплодных усилиях любви» Бирон произносит одну и ту же речь дважды, причем в одном случае она гораздо поэтичнее; один из вариантов, возможно, был записан на полях или на отдельном листке бумаги позже, и типограф не заметил, что первый вариант вычеркнут.

В шекспировских пьесах это обычное явление. В одной строке сохраняются нетронутыми как первая, так и последующая мысли. Во втором кварто «Ромео и Джульетты», например, существует странная и выпадающая из размера строка «Ravenous dovefeatherd raven, woluishravening lamb»[245]-, ход его мысли, от «ravenous» (жадный, алчный) через «dove» (голубь) до «raven» (ворон), становится понятен; если издатель убирает первое слово «Ravenous», смысл проясняется. Финал «Троила и Крессиды» был решительно перекроен, и будет справедливо сказать, что лишь немногие пьесы не несут следов переработки текста или композиции. Пересматривая их, Шекспир часто выбрасывает строки. Есть основания предполагать, что в две связанные между собой исторические пьесы о Генрихе VI и Генрихе IV он добавил монологи, которые должны были связать их прочнее и образовать более целостную структуру. Шекспир вносил в пьесы дополнения перед постановкой их при дворе и иногда был вынужден переписывать уже готовый текст. Так, Олдкасл превратился в позднейшей редакции в Фальстафа. Текст приходилось приспосабливать и к менявшемуся составу актеров. Это никак не противоречит мнению современников, утверждавших, что Шекспир писал легко и быстро; это всего-навсего означает, что его пьесы практически никогда не носили законченного характера. Достаточно очевидно, что время от времени он возвращался к написанному. Это могло происходить, когда он переписывал начисто рукописные страницы или готовил пьесу к постановке в новом сезоне. Один пример стоит многих. В первой редакции «Гамлета» актер, играющий королеву, произносит: