Бес специального назначения - Антон Мякшин

— Вы мне голову морочите, галлюцинации! Достали! Все, просыпаюсь!..

И тут меня прорвало. Или — осенило. Называйте, как хотите. Всевышний Михалыч уже махнул рукой и завел свое: «Раз! Два!.. » — а я подпрыгнул так высоко, как смог, и шепнул ему в ухо…

И он услышал.

Он пожал плечами, окинул нас всех презрительным взором заправского небожителя и молвил:

— ЗАНАВЕС!

Это слово плетью хлестнуло по оболочке мира. И мир лопнул.

— . Получилось? Или нет?

Это было первое, что я услышал, осторожно открыв глаза.

Степан Федорович сидел напротив меня на корточках, как настороженная ворона, и подозрительно оглядывался по сторонам. Я, конечно, последовал его примеру.

Затхлое, полутемное помещение. Из полумрака угловато выступает замшелый валун, на котором помещается негодная гнутая шпага, рогатая каска и пустая бутылка без опознавательных знаков. Дощатый обшарпанный пол, покрытый окурками, тумбочка с длиннющим инвентарным номером, заваленная грудой тряпья, среди которого можно вычислить мушкетерскую шляпу с пером, мужские балетные трико и чудовищный ботфорт с порыжевшим голенищем. Но ничего не трещит, не грохочет, не разваливается на части и даже не полыхает. Уже хорошо.

— И где мы на этот раз оказались? — спросил я.

— Не знаю, — ответил мой клиент. — Но если опять промашка — то я здесь ни при чем. Я даже пальцем не пошевелил, когда этот Всевышний рявкнул свое веское слово. Так что нечего и сейчас винить мое невезение. Ой, обратите внимание, Адольф, мой скафандр исчез!

И правда — исчез. Степан Федорович был теперь одет в грязный серый халат и калоши. А я — в родные свои джинсы, футболку и армейские высокие ботинки. На голове ощущалась бейсболка.

— Интересно было бы выяснить… — начал мой клиент, но я его прервал.

— Тихо! — зажал я ему рот ладонью. — Слышите?

— Господа, никто не видел Штирлица? — раздался голос, в котором я тут же безошибочно признал фюрерский фальцетик. — С утра его ищу, но никак не могу найти. Никто не видел?

— Век бы его не видеть… — грубое ворчание Геринга. — Гр-ром и молния!

— Там! — определив направление, откуда идут голоса, ткнул я пальцем в темноту.

— Ой-ей-ей! — схватился за голову Степан Федорович. — Я-то уж было поверил, что у нас получилось! Что все закончилось наконец… Боже, какое разочарование! Увы мне!

— Увы мне! — пропищал кто-то совсем рядом.

Я подпрыгнул. Створка тумбочки открылась, мне под ноги вывалился циклоп. Оранжевая его тога показалась мне на удивление чистенькой и даже отглаженной.

— Увы мне! — повторил одноглазый. — Я не успел проскользнуть в портал! Да и что толку в том, что проскользнул бы! Мои сородичи побеждены и порабощены даже раньше срока! О, что я наделал! Мне ведь теперь в моем времени и показываться нельзя! Увы мне!

— Так… — проговорил я. Надежда на хэппи-энд увяла, как одуванчик под струей серной кислоты. — Значит, все снова в сборе. Бездомный коротышка мытарь, Нарушитель закона Вселенского Равновесия, и ваш покорный слуга. А что, я не понял, апокалипсис все-таки состоялся или нет?

Никто мне не ответил. И циклоп, и Степан Федорович — оба были погружены в невеселые свои думы. Коротышка уже всхлипывал, а мой клиент мужественно кусал губы, сдерживая рыдания.

— Кто сказал — Штирлиц у Евы?! — заверещал невидимый Гитлер. — Это поклеп! Это… Да вон он идет, господа! Дорогой друг, где ты пропадал?

— Проспал, Доля! — прозвенел голос, от которого меня пробила нервная дрожь. — Но спешил изо всех сил! В-вот, гляди — даже штаны толком не застегнул и помаду с рожи не стер…

Честно говоря, я не выдержал. Я засучил рукава и пошел на голос. Степан Федорович и циклоп, предпочитавшие жить по принципу «не надо, как бы хуже не было! », пытались меня удержать — но куда там! Плевать мне на все! Надоело! Один раз отведу душу, наваляю по шее проклятому зарстранцу, и будь что будет!

Через несколько шагов я уперся лбом в какую-то матерчатую преграду, махнул рукой — и преграда исчезла. Ослепительный свет хлынул в мои глаза. Я пошатнулся.

Гитлеровские генералы, столпившиеся у стола с расстеленной картой, разинув рты, смотрели на меня во все глаза.

— Где Штирлиц?! — зарычал я. — Покажите мне этого гада!

— Ш-шапкин… — запинаясь, вякнул фюрер. — Это, кажется, к тебе.

— Какой такой Шапкин?

Я посмотрел туда, куда указывал Гитлер, и обомлел. Человек в форме штандартенфюрера СС, лысый, в косо сидящем парике, с покрасневшими глазами, дышащий перегаром, запах которого ощущался на расстоянии пяти метров, стоял, пошатываясь.

— Это Штирлиц?!

— Н-ну, я! — воинственно подбоченился штандартенфюрер. — И что? И ты кто такой? Я тебе раньше никогда не видел… Или видел? А, это мы с тобой, наверное, вчера в стекляшке квасили, да? Ты мне червонец должен!

Степан Федорович и циклоп, вылетевшие из-за кулис на свет, тоже остановились. И на них обратили внимание. Особый интерес вызвал циклоп. Генералы заохали, а у Гитлера даже челка встала дыбом.

— Что такое? — проверещал Михалыч, вскакивая на сцену (Сцена! Сцена! Это сцена! Теперь я вижу!). — Шапкин! Мало того, что ты пьешь и пропускаешь репетиции, так ты еще и собутыльников-забулдыг приводишь?! Уволю! Сгною! Так, а вы кто такие? Уборщик? Уборщик! Если уборщик, бери ведро и бегом на уборку! Вот тебе ведро! Марш со сцены! Товарищ из театра лилипутов, вы по приглашению? Что? Не слышу ответа! Стоило мне на минутку прикорнуть в зрительном зале, так у вас тут уже черт знает что творится!

— Свершилось… — расплылся в блаженной улыбке Степан Федорович. — Неужели закончилось мое… мой…

— Свершилось… — повторил я.

Слезы облегчения навернулись на мои глаза, и дальнейшее я видел уже сквозь туманную пелену.

Вот Штирлиц-Шапкин под шумок прикладывается к чекушке, которую незаметно вытащил из портупеи. Вот в зрительный зал врывается делегация каких-то очень серьезных мужчин, хватают Степана Федоровича за рукава грязного халата, отбирают ведро и тащат в разные стороны:

— Степан Федорович, родненький, куда вы пропали? Позвольте вручить вам гонорар за издание, переиздание и переиздание переиздания вашей гениальной книги «Пойми мое измученное сердце! »…

— Я есть представитель компании «Уорнер-Бра-зерс». Я заинтересован в снимании фильма о великом русском гений!..

— Отвали, басурманин, я первый его нашел! Степан Федорович, скажите, вы патриот?! Отлично! Я с «Мосфильма»! Будем кино про вас ставить.

— Не напирайте! Сломаете диктофон! У меня эксклюзивное право на интервью с господином Трофимовым! Степан Федорович — первый вопрос: когда вы в первый раз поняли, что вы — гений?..