Мусорщик - Андрей Константинов

Андрей сидел на подоконнике, смотрел в ночное небо, курил. Свежий воздух с улицы холодил лицо.

А почему Сашка так равнодушно отнесся к тому, что «шестерочный» след оборвался?.. Не хочу, сказал он, заниматься херней…

Нет, что-то здесь не так. Зверев — мент по жизни, розыскник. Не мог он так просто плюнуть на дело. Начинал-то с энтузиазмом и вдруг — поворот на сто восемьдесят градусов. Что это означает?

…А если и не было никакого энтузиазма, а была только его имитация? И именно Александр Андреевич Зверев пустил в расход вице-губернатора Малевича? Сам или чужими руками — не важно.

Нет, это бред полный… Или не бред? Или бред, но не полный? Саша Зверев — мужик непростой, очень непростой. Мыслит он нестандартно и решения принимает нестандартные. Обнорский понял, что близок к какому-то открытию. С какой стороны оно придет, он еще не знал…

…В коридоре забухали шаги, заскрипела дверь приемной. Кого это, подумал Андрей, черт несет ночью?

Отворилась дверь кабинета, и ввалился Коля Повзло.

* * *

Когда раздался звонок, Зверев как раз закончил работу и собирался убрать блокнот в тайник.

— Алло, — сказал он в трубку и услышат голос Обнорского:

— Саня, привет. Хорошо, что не спишь. Нужно поговорить.

— Говори.

— Нет, не по телефону. Не против, если я подскочу?

— Подскакивай.

— Лады. Буду минут через пятнадцать. Ты, кстати, не можешь дать в долг долларов шестьсот-семьсот?

— Дам.

— Лады. Увидишь меня в окно — спускайся, — сказал Обнорский и положил трубку.

Зверев тоже положил трубку, сделал глоток остывшего чая и убрал наконец блокнот в тайник. Информация, которую хранил блокнотик с невинными ромашками на обложке, была настолько горячей, что Сашка даже подумывал: а не сжечь ли его вообще?.. До поры решил придержать.

Он приготовил семьсот долларов для Обнорского, накинул на плечи куртку (по ночам в августе стало уже прохладно) и вышел на балкон… Звонок Андрея не был для Сашки неожиданностью. Что-то подобное можно было предполагать… Тем более что Зверев не появлялся в агентстве уже два дня. Свое отсутствие он оправдывал тем, что занят убийством водителя такси в Красногвардейском районе. На самом деле Зверев пахал совсем другую тему.

…Что все-таки нужно Обнорскому посреди ночи? Занять в долг?.. Может быть. Но навряд ли. Скорее всего, он зацепил что-то по делу Малевича. Знать бы, что именно… и насколько это опасно?.. Ладно, скоро узнаем.

Стояла глубокая ночь, мерцало звездное августовское небо. Зверев курил и сосредоточенно пытался решить вопрос: что же теперь делать? Ничего путного в голову не приходило.

Во двор въехала «Нива». Свет фар полоснул по кустам акации, осветил на миг «грибок» на детской площадке и погас. Сашка неслышно вышел с балкона, обулся в прихожей и спустился вниз.

За стеклом «Нивы» вспыхнула зажигалка, осветила на секунду сосредоточенное усатое лицо Андрюхи Обнорского. Зверев сделал несколько шагов и сел в машину.

— Здорово.

— Здорово.

Из магнитолы звучал голос Окуджавы. Чуть больше двух месяцев назад Булат Шалвович скончался в Париже.

— Что случилось, Андрюха? — спросил Зверев после паузы.

— Ты баксы принес?

Зверев молча вытащил из нагрудного кармана семь новеньких хрустящих бумажек, протянул Андрею. Обнорский включил фонарь-«карандаш» с узким лучом и начал внимательно изучать каждую купюру. Сашка покрутил головой и сказал:

— Настоящие, Андрей Викторович… Из штатовского Центробанка.

— Вижу, — мрачно ответил Обнорский и вернул купюры. Сашка, признаться, не понял этого жеста.

— Тебе что, — спросил он, — деньги уже не нужны?

— Тебе ЭТИ деньги тоже не нужны, Саша.

— Сильный ход… Может, объяснишь?

Вспыхивала в темени салона сигарета, Обнорский молчал, из магнитолы негромко пел Окуджава… Русский поэт с грузинской фамилией, умерший в Париже.

— Каким путем к тебе попали эти деньги, Саша? — спросил наконец Обнорский.

— Криминальным, Андрей Викторович, исключительно криминальным.

— А все-таки?

— Сам знаешь — от Насти.

— Понятно. А сколько всего — коль не секрет — она вам передала?

— Подожди, Андрюха, — резко сказал Зверев. — Объясни толком, что происходит?

— Саша, я все тебе расскажу. Но сначала я сам хочу понять… Сколько денег все-таки вы получили от Тихорецкой?

— Семьсот тысяч баксов, — ответил Зверев. — В три приема.

— Ага… В первый раз двести?

— А ты откуда знаешь? — быстро спросил Сашка.

Знать об этом могли только три человека: Виталий, Настя и он сам. Нехорошим предчувствием сжало сердце. В далеком уже девяносто первом о портфеле с деньгами тоже знали всего три человека: Виталий, Настя и он сам… Интересное совпадение.

— «Кирпич», запаянный в полиэтилен? — спросил, не ответив Звереву, Обнорский.

— А ты откуда знаешь? — повторил Зверев.

— Знаю, Саша, знаю… А в самое ближайшее время об этом смогут узнать и другие. От этих баксов нужно срочно избавляться.

— Почему?

— Да потому, что если ты, партайгеноссе, засветишься с этими долларами, то в деле Малевича станешь подозреваемым номер один. Я ведь, признаться, и сам так подумал, Саша.

И Обнорский рассказал изумленному Сашке историю долларового «кирпича», вернее ту часть, что была ему известна. По окончании его рассказа в машине повисло тягостное молчание. Только шелестела перематываемая кассета. Светились огоньки сигарет, на торпеде лежали семь опасных купюр. Бенджамен Франклин подозрительно смотрел на двух русских мужиков. На Малом проспекте прогрохотал трамвай. Видимо, служебная развозка.

— Ты сказал, что подумал, будто это я завалил Малевича?

— Да, Саша, я так думал… Еще два часа назад я так и думал.

— А теперь? Что изменилось за два часа?

— Пришел пьяный Повзло, — с усмешкой ответил Андрей.

— Пьяный Повзло? — недоуменно переспросил Сашка.

— Да… Именно так. А напился он на стоху из того самого «кирпича». В рублевом эквиваленте.

— Это, конечно, здорово меняет дело, — усмехнулся Зверев.

— Это дело не меняет, если не знать, с кем он пил и что узнал, — ответил Андрей и рассказал, что…

…Николай Повзло набрался не сам по себе, а в компании одного довольно-таки известного питерского политолога. Известен тот был хорошим знанием темы и пьянством. Назовем его Иваном Ивановичем. Так вот, когда Повзло начал интересоваться неформальными связями покойного вице-губернатора, судьба репортерская столкнула его с Иваном Ивановичем. Случайно?.. Пожалуй, что и так. Вот только «случайности» такого рода случаются с теми, кто их ищет… И журналистам и сыскарям сей «феномен» хорошо известен… В общем, посидел Коля с Иванычем в одной пивнухе за кружкой пива с чипсами и легким трепом. Разговор, естественно, коснулся злодейски убиенного Малевича. Вот в этом-то разговоре и бросил Иван Иваныч несколько фраз, на которые человек неискушенный и внимания бы не обратил… Да и «искушенный» не всякий. А Коля обратил… Вот вам и «случайность»! Наговорил Коля политологу комплиментов. Кто же их не любит? Наговорил — будь здоров! И предложил встретиться и «посидеть» более основательно. Намекнул на халяву. Иваныч враз сделал стойку, ноздрями воздух втянул и верхним чутьем точно уловил: халява… Ха-а-алявушка родимая. Сразу, блин, видно: политолог… Большой специалист, закаленный фуршетами и презентациями.