Здесь водятся драконы - Борис Борисович Батыршин

наиболее сомнительных деталей. Замысел был прост, подл и коварен: после того, как в Сайгоне вспыхнет мятеж, сигналом к чему станут взрывы французских кораблей, город превратится в ловушку для находящихся там европейцев. А их немало: чиновники, офицеры, сотрудники торговых факторий, рабочие судоремонтных мастерских, многие с жёнами, детьми… По рассказам Казанкова Макаров знал, на какую жестокость способны аннамиты — пощады не будет никому. Но с другой стороны — кто звал сюда французов? Они, если верить тому же Казанкову, безжалостно расправлялись как с пленными повстанцами, так и с мирными жителями — вешали, расстреливали, истребляли домашний скот, изымали запасы риса, обрекая туземцев на голодную смерть, целые деревни сносили артиллерийским огнём. Мало того — с китайцами сцепились, не поделив с ними Северный Тонкин и остров Формоза. Так что — пенять лягушатникам некого, кроме как на самих себя…

Итак, минные катера Казанкова сделают своё дело. В Сайгоне вспыхнет мятеж, город захлестнёт кровавое безумие — и в этот самый момент на Меконге появятся корабли под Андреевскими флагами.

Десантные отряды быстренько погасят мятеж (сделать это будет несложно, предводители мятежников в курсе и окажут русским всяческую поддержку) вице-адмирал Копытов возьмёт под защиту уцелевших европейцев, и в первую очередь, чиновников колониальной администрации и их семьи. И тогда французам не останется ничего, кроме как вступить в переговоры. Посредником в них будет русский консул во Французской Кохинхине; делегацию от повстанцев возглавит уже знакомый русским морякам Тон Тхат Тхует. В первую очередь он потребует смещения императора-марионетки, после чего высокие договаривающиеся стороны приступят к главному: выводу французских войск из Кохинхины, Аннама и Тонкина и признанию их независимости от Парижа.

Но всё это нисколько не интересовало Макарова — во всяком случае, сейчас. Переговоры — так переговоры, когда они завершатся, он прочтёт о результатах в газетах. А сейчас главное — это не разминуться в этом проклятом тумане ни с эскадрой Копытова, ни с катерами Казанкова. Кавторанг поправил капюшон плаща-дождевика и поднял к глазам бинокль — в его линзах едва угадывался милях в полутора от «Байкала» контур берега. Ничего похожего на дымки из труб приближающихся катеров заметно не было, и Макаров обратил взор на зюйд-вест — туда, где в сплошной дождевой мути в любую минуту могли возникнуть мачты и реи русских кораблей.

* * *

Французская Кохинхина.

Река Меконг,

несколькими милями ниже Сайгона.

— Что-то не так, Сергей Ильич? — осторожно осведомился Матвей. Вид у Казанкова, и правда, был встревоженный — и, пожалуй, несколько озадаченный. Матвей и Казанков в катере.

— Ничего особенного, друг мой… — отозвался офицер. — Показалось, что увидел знакомое лицо — на той французской гичке, что шла к «Ахерону»…

Матвей кивнул. Кавторанг перебрался на катер после того, как они взяли на буксир шлюпки, на которых спасались моряки с «Парсеваля». Теперь катер волок шлюпки вниз по реке, но течение, к удивлению Матвея, было встречным — видимо, было время прилива, и под его давлением массы речной воды в устье Меконга хлынули в противоположном направлении. Это не должно было составить для паровой машины катера никаких трудностей — однако, слух бывшего гимназиста улавливал в её тарахтении перебои, словно механизм кашлял, захлёбываясь очередной порцией перегретого пара. Осадчий тоже заметил неполадки — он матерился, шпынял безответного Шассёра, и то и дело склонялся к манометру, показывающему давление в котле.

— А этот ваш знакомый — он что же, морской офицер?

— Не знакомый, а знакомая, дама.

Да нет, быть того не может, откуда она здесь? Видимо, примерещилось от всей этой суеты…

Звуки, издаваемые машиной, изменились — к привычному «пых-пых-пых» прибавился металлический лязг и скрежет. Осадчий замысловато выругался, премьер-старшина бросил штурвал и рванул за какой-то торчащий рычаг. Лязг и дребезг стихли, из-под бронзового колпача предохранительного клапана ударила в низкое кохинхинское небо струя пара. Гребцы-аннамиты, сидевшие до сих пор на решётках-пайолах, закрывающих дно катера, шарахнулись в стороны, один едва не вывалился за борт.

— Амба, вашсокобродь! — сказал Осадчий. — Хода нет, надо идти к берегу, смотреть, в чём дело.

Казанков приподнялся, заглянул под корму — так и есть, винт не вращается, катер и буксируемые им шлюпки продолжают двигаться по инерции. Остальные четыре катера держались дальше, по фарватеру, и с того, что шёл впереди, уже махали сигнальными флажками.

— Пишут — «Нужна ли помощь?» — сообщил Осадчий. — Чтоотвечать, вашсокобродь?

В руках он уже держал пару смотанных флажков — и когда это, удивился Матвей, он успел извлечь из парусиновой сумке, привешенной к борту? — Матвей не заметил

— Отвечай — помощь не нужна, следуйте прежним курсом до рандеву с «Байкалом». — ответил Казанков. — А мы пока пристанем к берегу, попробуем починиться.

Осадчий бодро ответил — «слушшвашсокородь!» — и засемафорил не хуже заправского сигнальщика, у Матвея аж в глазах зарябило.

— А вы пока… — сказал Казанков пластунам, вытягивая из кобуры большой американский револьвер, — … разбирайте, братцы, карабины и палаши. Мало ли как нас встретят на берегу?

Матвей кивнул, стащил чехол с телескопа своего «Винчестера» и упёр локти в планширь, изготовившись к стрельбе. Берег, заросший высоченным тростником, приближался, и юноша до боли в глазах всматривался в путаницу стеблей, стараясь угадать там малейшее движение.

Им повезло — на этот раз обошлось без стычек, перестрелок и прочего ненужного кровопролития. Один из гребцов-аннамитов провёл моряков в рыбацкую деревушку, откуда он сам был родом. Туземцы встретили гостей без тени радушия — для них любой белый, европеец, был врагом и во взглядах обитателей деревушки Матвей читал одну только злобу. Он уже стал прикидывать, в какой куст прыгать, когда из-за плетёных изгородей полетят в них стрелы и копья (винтовкам и даже кремнёвым ружьям в нищей деревушке взяться неоткуда), но тут проводник отодвинул Казанкова, вышел вперёд и заговорил. Он объяснял односельчанам, что явившиеся к ним белые никакие не французы, а наоборот, воюют с ними — вот и переполох в городе учинили они, взорвав на воздух большие корабли с пушками.

Вещал проводник, разумеется, на наречии аннамитов, и понимал его, да и то через пень-колоду один Осадчий, удосужившийся выучить десяток-другой