Гипноз. Внушение. Телепатия - Владимир Бехтерев

Когда появилось описание опытов д-ра Котика, на которых присутствовал целый ряд врачей, и в том числе некоторые из профессоров местного университета (проф. С.В. Левашев), вопрос о мысленном внушении вновь был поставлен на очередь. Вопрос этот прежде всего заключается в установлении существования самих N-лучей Blondlot, над которыми много работал также Charpentier, ибо существование этих лучей дает как бы реальное обоснование теории мысленного внушения. Как известно, после сделанных этими авторами сообщений из Германии раздались скептические голоса по поводу нового открытия, и потому было необходимо произвести его проверку, чтобы разобраться в противоречивых данных. Исследование в этом отношении было предпринято у нас профессором М.П. Никитиным[74], которым и был поставлен в нашей лаборатории при моей клинике ряд опытов над N-лучами, давших в конце концов отрицательный результат. Но как бы ни решался вопрос об N-лучах, проблема передачи мысли на расстоянии представляет собой самостоятельный вопрос, ибо предполагавшееся существование N-лучей дает лишь соответствующую почву для понимания передачи мысли на расстоянии в случае подтверждения самого факта передачи, но не более. Следовательно, важнее всего удостовериться в том, существует ли самый факт или нет, имея в виду, что опыты в постановке Ch. Richet не дали окончательных результатов, ибо и сам автор говорит лишь о большой вероятности отражения (проектирования) мысли от мозга, а не об установлении самого факта. Принимая затем во внимание, что опыты Lehman'a с отражающими вогнутыми зеркалами привели в глазах автора к отрицательным результатам, причем наблюдавшиеся случаи передачи объяснялись автором как результат непроизвольного шептания, а опыты Н.Н. Жука с отгадыванием рисунков дали, правда, несколько удачных опытов, в которых сходство представлялось, однако, лишь очень и очень приблизительным, естественно, приходится признать, что в ряде этих исследований случаи, подобные описанному с С. Штаркер, после их проверки и подтверждения должны представляться наиболее убедительными. К тому же д-р Котик после всех вышеприведенных исследований продолжал настаивать на своих объяснениях, что видно из его предисловия к русскому переводу книги «Мыслящие животные». «В одной работе, – говорит он в этом предисловии (с. XIII), – опубликованной мною несколько лет назад[75], я доказал, мне кажется, с достаточной убедительностью, что у нас во время мышления излучается из мозга особого рода энергия, названная мною психофизической, которая обладает способностью передаваться на расстоянии другим людям и вызывать в их мозгу такие же мыслительные процессы и образы, которые обусловливают ее возникновение в первом мозгу. Факт этот настолько установленный, что я считаю себя вправе исходить из него “как из вполне известного при объяснении совершенно необычайных и частью противоречивых новых фактов”».

Ввиду вышесказанного и только что приведенных заверений, представлялось крайне важным проверить самые опыты д-ра Котика, для чего надо было выждать, не появится ли на подмостках театров какой-либо профессионал, который, подобно виденной мною отгадчице в венском балагане и подобно С. Штаркер, проделывал бы перед публикой опыты с отгадыванием мыслей. Случай к этому мне представился лишь весной 1916 г., когда в одном из летних театров на Невском пр. стало появляться объявление о «ясновидящей», отгадывающей мысли на расстоянии, с разными рекламными прибавлениями. Самые представления для меня, быть может, остались бы и неизвестными, если бы не предупредительная любезность нескольких лиц, которые, заинтересовавшись ими, сообщили о них мне по телефону, приглашая присутствовать на представлении.

В условленный вечер 10/VII я был в театре. Самое представление происходило при такой обстановке. Вышла на сцену девочка лет 11. Ей подставили стул, за спинку которого, стоя сзади него, она придерживалась рукой. Затем ей плотно завязали глаза белым платком. После этого отец ее стал ходить в рядах публики, наполнившей обширный зал театра, и, увидев предметы в руках того или другого лица или знаки, имевшиеся на платье, или узнав путем ощупывания вещи, находившиеся в кармане, заставлял девочку, находившуюся на сцене, путем вопросов говорить название этих предметов. Девочка тотчас же отвечала, называя громко и вполне безошибочно предметы, и причем большею частью с поразительной быстротой. Если в кармане у кого-либо оказывалась записка, ее можно было показать отцу девочки, который, прочитав записку про себя, тотчас же спрашивал о ней девочку, и девочка слово за словом называла то, что было написано в записке. Когда отец подошел к нашей ложе, он тотчас же спросил девочку, указывая на меня: «Кто это?» С ее стороны немедленно послышался громкий ответ: «Доктор». «Как его имя?» Опять последовал ответ с указанием моего имени. «Какой орден на кителе?» Снова соответствующий ответ. Я вынул из кармана книжку «Медицинского календаря» и попросил, чтобы девочка прочла в ней заголовок. За вопросом отца последовал правильный ответ: «Календарь». Ответы все сопровождались взрывом рукоплесканий.

Таким образом, обстановка действия в общем была та же, что я некогда видел в Вене на представлении с взрослой девицей и о которой упоминал в своей статье «Мысленное внушение или фокус?».

Нечего и говорить, что иллюзия была полная, так что лица, привлекшие меня на это представление, как мне кажется, остались в полном убеждении, что дело идет о действительной передаче мыслей на расстоянии. Увидев на этот раз то же явление на сцене, которое мне пришлось видеть ранее, много лет назад, в Вене, но уже после вышеуказанной работы д-ра Котика, естественно, я возымел желание во что бы то ни стало ближе изучить обстановку самого явления с целью выяснить, в чем же, в сущности, здесь дело.

Я уже говорил, что, беседуя как-то с некоторыми из своих товарищей-профессоров, имевших возможность видеть, подобно мне, венскую отгадчицу мыслей, я узнал, что ими всё явление объяснялось чревовещанием лица, выдающего себя за индуктора. Точно так же и здесь: в театре один из незнакомых мне зрителей, проходивших мимо моей ложи, заявил мне, что дело идет в этом случае не о чем ином, как о чревовещании; при этом для убедительности он прибавил: «Вы предложите, чтобы дали вам возможность сесть на стоящий пред девочкой стул, за спинку которого она держится, и вы убедитесь в этом, услышав слова отца. Беда, однако, в том, что вам этого сделать не позволят! Вы обратите внимание на то, что отец шевелит губами после того уже, как спросит девочку о предмете».

Это шевеление губ у отца я действительно замечал иногда, но оно было лишь в отдельных и относительно редких случаях и, очевидно, было непроизвольным с его стороны; в других же случаях самое внимательное наблюдение за отцом не открывало никакой попытки с его стороны произносить что-либо шепотом. Тем не менее, считаясь с таким предположением, необходимо было его исключить. Надо, впрочем, заметить, что уже самая обстановка представления на сцене противоречила этому предположению. Дело в том, что девочка, стоявшая на сцене с завязанными глазами и громко выкликивавшая ответы на задаваемые вопросы, так явно двигала своими губами при произношении слов, что не могло быть сомнения в том, что слова произносятся действительно ею. С другой стороны, и отец, игравший роль индуктора, проходя по рядам публики, нередко спрашивал свою дочь-отгадчицу, не оборачиваясь к ней лицом, которое было обращено к зрителям, показывавшим ему вещи для отгадывания. Когда, наконец, отец подошел к ложе, где сидел я, и стал спрашивать дочь обо мне, я мог лично убедиться, что никакого произношения слов с его стороны не было. Тем не менее, чтобы изучить все условия данного явления, я предложил отцу проделать всё, что показывалось в театре, не на сцене, а в другом месте, при отсутствии большой публики. Он любезно согласился на это, и мы с несколькими присутствовавшими в нашей ложе лицами удалились в контору театра, где, кроме нас, отгадчицы и ее отца, находилась еще одна посторонняя женщина, работавшая с конторскими книгами и совершенно не интересовавшаяся опытами.