Знамение пути - Мария Семенова

Но за миг до неизбежного удара видение, или сновидение, иликак там его назвать, прекратилось самым неожиданным образом. Оборвалось иунеслось прочь, смытое добрым ведёрком холодной морской воды, обрушившейся налицо.

– Да очнись же ты, скотина нечёсаная! – прорычал всамое ухо голос, тоже показавшийся странно знакомым. – Открывай глаза,вражий сын, Хёггово семя, несчастье всей жизни моей!..

Открывать глаза Волкодав не желал. Ему хотелось назад, воборванное видение. Он был уверен, что способен что-то сделать, как-то помочь…что ещё мгновение-другое – и он догадается и предпримет необходимое…

Никто ему этих мгновений давать не желал.

Он попробовал отвернуться от безжалостно тормошивших рук, ноубрать голову не удалось. Новый горько-солёный водопад бесконечно заливал емуноздри и рот, не давая дышать, и, похоже, он выдал себя, совершив какое-тодвижение.

– Ага! Ага!.. – хором закричало уже несколькоголосов, по крайней мере два из которых он точно узнал, только никак не могвспомнить имён.

Водопад прекратился, но нос немедленно стиснули жёсткиезаскорузлые пальцы, а когда Волкодав дёрнулся и непроизвольно открыл рот, самыйпервый голос вновь выругался и обрадованно приказал кому-то:

– Лей!!!

Прямо в горло тут же полилась густая тепловатая жидкость,невероятно омерзительная на вкус. Глотать «это» или попросту задохнуться –неизвестно, что было хуже. Волкодав подавился и закашлял, корчась на мокрыхкачающихся досках. Он хотел высвободить голову, но её стискивали крепкиеладони, а у него самого сил совсем не было. И он поневоле глотал – а ещё большевдыхал – липкую тёплую дрянь, от которой все кишки тотчас скрутила жестокаясудорога. Когда же он понял, что вот сейчас умрёт окончательно – если не отудушья, так от отвращения, – мучители наконец выпустили его, и он получилвозможность дышать.

Его снова окатили водой, смывая растёкшуюся по лицу гадость,и Волкодав открыл глаза. Всего на мгновение, потому что солнце, радужнодробившееся в мокрых ресницах, жалило глаза гораздо больнее, чем то косматое вчерноте, из видения, казавшееся нестерпимым. Впрочем, он успел увидеть вполнедостаточно. Даже больше, чем ему бы хотелось. Гораздо больше… И самое худшее,что это-то был уже не сон, а самая что ни на есть явь.

Он лежал на палубе сегванской «косатки», на носу, и небеснуюсиневу над ним загораживал надутый ветром парус. Очень знакомый парус древнего,благородного и простого рисунка – в синюю и белую клетку. Блестел наверхумаленький золотой флюгер… А поближе паруса, который Волкодав предпочёл бы досамой смерти не видеть, были лица склонившихся над ним людей, и эти лица тоженикакой радости ему не доставили. Потому что в одном из них только дурак илислепой не признал бы Аптахара. Изрядно поседевшего и постаревшего, но всё равноАптахара. А второй – второй был не кто иной, как Шамарган.

Волкодав молча пошевелился и понял, что руки у него несвязаны. Это вселяло некоторую надежду.

– Ишь, волком смотрит, – хмыкнул Аптахар. –Значит, вправду очухался!

Шамарган же насмешливо поинтересовался:

– Что, однорукий? Проспорил? Смотри, как бы тебе самомувместо меня рыбам на корм не пойти…

– Если только этот молодчик обоих нас Хёггу под хвостживенько не загонит, – не спуская глаз с Волкодава, хмуро отозвалсяАптахар. Венн только успел задуматься, что же именно высматривал старый вояка,когда сегван вдруг ухватил его за шиворот и, с неожиданной силой перевернув,поволок, как мешок, к борту. – Давай! Блюй давай, говорю!

Волкодав, к которому едва-едва возвращалась способность вполной мере ощущать своё тело (не говоря уж про то, чтобы им хоть как-товладеть), с искренним изумлением осознал, что приказ блевать относился к нему.Осознал – и сразу почувствовал, что мерзкое пойло, которого его против волизаставили наглотаться, повело себя в его внутренностях непристойно и нагло.Вместо того, чтобы впитаться и рассосаться, как то вроде бы положено всякойпорядочной жидкости, тошнотворная слизь, наоборот, что-то высасывала из его итак замордованного тела, что-то вбирала в себя!

И вот, насосавшись, – должно быть вытянув из Волкодавапоследние соки, – проглоченная гадость явственно запросилась наружу…

Или это его просто замутило от корабельной качки? Мореходомон всегда был никудышным…

Оказавшись возле борта, венн хотел приподняться на колени,чтобы хоть голову свесить наружу, но без помощи Аптахара с Шамарганом не смогдаже и этого. По телу разливалась парализующая боль, бравшая начало глубоко вживоте. Волкодав только тускло отметил про себя, что старый сегван – вот уж ктобыл мореплаватель прирождённый – подтащил его к подветренному борту «косатки»,дабы по возможности меньше замарать славный корабль… Всё же венн как-тоумудрился навалиться грудью на бортовую доску, увидел совсем близковздымающуюся зелёную воду… и в строгом ладу с этим движением его кишкиокончательно скрутились судорожным пульсирующим винтом – и тугим комомустремились через горло наружу. Он успел удивиться тому, как много он,оказывается, сумел проглотить. Рвота длилась и длилась. Просто невероятно,сколько, оказывается, может извергнуть из себя человек. Ещё он слегка удивилсятому, что из него резкими толчками выливалась самая обычная жидкость, – емуотчего-то казалось, будто Шамарганово пойло должно было покинуть его этакойсплошной студенистой змеёй… Потом в глазах опять потемнело, венн беспомощнообмяк на палубных досках. Внутренности ещё продолжали сокращаться и трепетать,но это трепыхание постепенно сходило на нет. Волкодав свернулся возле борта,подтягивая колени к груди, – облезлый больной пёс, притихший в укромномуглу. Ему было всё равно, кто на него смотрит. И как всё это выглядит состороны.

Собственно, ничто больше не имело значения.

Станут, значит, с рук на руки передавать… Гостя дорогого отдеревни к деревне, через весь Озёрный край… Как же… Вот тебе и спокойноепутешествие в Беловодье, вот тебе и дорога, выверенная по картам… Ещёрасполагал сидел, в какой день сколько пройти… Опоздал, сам на себя обиделся…Места занятные сворачивал посмотреть… вроде Зазорной Стены… Эвриху рассказыватьсобирался… Чуть не сам посягал книгу писать… Ну и что? Получил?..

«Косатка» шла на север. Туда, где, придавленныерасползшимися ледниками, стыли в вечных туманах некогда благодатные Острова –родина сегванского племени. Волкодав лежал на палубе возле мачты, слушалразговоры мореплавателей и помалкивал.

Жизни по-прежнему было очень мало дела до книжныхпремудростей, постигаемых в тишине и безопасности библиотечных чертогов. Миромправили древние и простые в своей мощи стремления. Плотское желание жить.Желание обладать и продолжаться в потомках. А ещё – смутно осознаваемая идеяравновесия и воздаяния, всего чаще проявляющая себя у людей как закон мести…

Открыв глаза в самый первый раз, Волкодав успел понять, чтонаходится на корабле Винитара. Когда он затем увидел кунса (весьма малоизменившегося за прошедшие несколько лет – как, собственно, и бывает с людьми,властвующими в первую очередь над собой), он едва удержался, чтобы непопрекнуть его сговором с Хономером, Панкелом и кем там ещё. Но удержался и непопрекнул. Ибо давно привык ничего не делать и тем более не говорить по первомупобуждению, и старая привычка сработала даже посреди беспорядка, в котором пребывалиего тело и разум.