Исход из Длинного Солнца - Джин Родман Вулф

я еще не оплакала это все. Я п-п-поплачу больше… немного б-б-большеее…

— Поп![35]

— Сегодня ночью. Прежде чем пойду спать. Я привыкла плакать перед сном, и когда сплю, и-иногда. Что это, ради Фелкс!

— И что там? — поинтересовался Шелк.

— Встань у двери. Закрой ее за собой. Не спрашивай, просто сделай это. Быстро.

Он так и сделал, и услышал, как кто-то громко зовет в темноте:

— Клещ? Клещ, ты еще здесь?

— Вонзи Клеш на пуки![36]

— Хорошо, только перестань тянуть меня за юбку.

— Нес жесть[37].

— Я тебе рассказывала, почему купила его? Могешь опять открыть дверь. Я собиралась пожертвовать его Киприде и попросить ее вернуть мне тебя.

И опять у Шелка не нашлось слов.

— Рынок был закрыт, но некоторые парни, продающие животных, там всегда; я дала карту сторожу, и он разрешил мне войти и взять Клеща. Парень сказал, что говорящие животные — лучше всего.

— И мне так говорили — тот же самый продавец, я уверен.

— Я повязала ему веревку на шею и держала, пока искала свои вещи. Иногда держала ее зубами. А когда начала плакать, поставила на нее ногу, но он вырвался. Она то ли развязалась, то ли перетерлась там, где он ее укусил.

— Нес бес[38].

— Да, ты не убежишь, я знаю, но и ты знаешь, что я собиралась делать, потому как молил меня не делать. — Повернувшись к Шелку, Гиацинт добавила: — Тогда все шли к большому мантейону на холме, и я пошла.

— Понимаю.

— Но когда он освободился, он не сделал копыта. Почему, Клещ?

— Плыть с педи[39].

— Да, я так и усекла, — и она опять обратилась к Шелку: — Я знаю, что ты по-настоящему религиозный. Я-то нет, но ты могешь меня научить.

Он не смог отделаться от мысли, что было бы лучше, если бы она поучила его.

— Я далеко не самый лучший учитель, но попытаюсь, если ты хочешь.

— Ты сказал, что мы пойдем к Пролокьютору, когда закончим здесь. Если для меня, мы не обязаны.

Он улыбнулся:

— Ты уже не собираешься принести Клеща в жертву?

— Только если ты захочешь, чтобы я это сделала.

— Нес![40] — запротестовал Клещ.

— Не вижу в этом смысла. — Что-то большое и мягкое прижалось к ноге Шелка; он пошарил в темноте, но там ничего не было. — Ты хочешь, чтобы я тебя учил. Я обнаружил, что наши дары почти не влияют на богов. Когда они дают нам то, что мы просим… — Мягкое давление возобновилось, едва не сбив его с ног.

— Что там?

— Сначала я сам удивился, но потом понял. Орев пытался рассказать мне о них в холле, и я должен был догадаться, что, когда он улетел в первый раз, я слышал именно их. Мукор называет их рысями. Один из них сейчас в комнате, вместе с нами.

— Они похожи на летучих мышей? — спросила Гиацинт тревожным голосом.

— Это коты.

— Ой… кто-то коснулся меня. Большой, как большая собака.

— Он и есть; нет смысла описывать их — увидишь сама. — Шелк заговорил погромче: — Мастер Меченос, принесите вашу свечу, пожалуйста.

— Не те ли это большие коты, которых талос выпускал по ночам? — На этот раз в голосе Гиацинт прозвучал испуг.

— Ими управляет Мукор — для себя и для нас. — Шелк попытался говорить уверенным тоном. — Как мне представляется, этот хочет, чтобы мы привезли его во дворец кальде, туда, где она.

Ему ответило приглушенное мяуканье, слишком глубокое и звучное, чтобы исходить от Клеща.

* * *

Абанья осмотрела заведение Рысака — пусто, не считая старика, спавшего за столом, и толстяка, мывшего глиняные кружки.

— Бармен?

— Да, сестра. Хочешь выпить?

Она покачала головой:

— Обычно ко мне обращаются «полковник». Так как мне кое-что нужно, ты можешь называть меня «сестра». А когда ты захочешь от меня что-то, называй меня «полковник». И тогда ты это получишь.

Толстяк поднял голову.

— Эй, сестра, я буду называть тебя полковник, прямо сейчас.

— Хотя я так не думаю. У тебя есть клиент по имени Тур.

— Пара, точняк, — сказал толстяк. — Три, зуб даю, только один в ямах.

— Тур в твоей задней комнате, и он ждет меня. Покажи мне, где это.

— Сестра, нет никого в моей задней комнате.

— Тогда я подожду его там. Эта желтая бутылка. — Она показала. — Как я понимаю, это сотерн?

Толстяк пожал плечами.

— Должон быть.

— Принеси его, и два чистых стакана.

— У меня есть кое-что получше, но за двадцать семь битов. А этот шестнадцать.

— Принеси его. У тебя есть счета для постоянных клиентов? Начни для меня. Меня зовут Абанья.

— Ты хочешь сказать, что заплатишь позже? Сестра, я не могу… убери его обратно!

— Ох уж эти мужчины. — Абанья улыбнулась и шагнула за стойку бара. — Как вы вообще можете смотреть в лицо копьям, если вас пугает даже маленький игломет в моей руке? Давай сотерн и два чистых стакана. Или ты собираешься сбегать за гвардейцами кальде? Они не арестуют офицера Рани, но не думаю, что это понравится моему другу Туру.

— Я никогда не бегаю за прыгунами, сестра.

— Тогда нет необходимости арестовывать тебя, когда они придут. И я не буду должна стрелять в тебя. Хотя, сознаюсь, я подумывала об этом. — В трясущейся руке толстяка зазвякали стаканы, и Абанья улыбнулась еще шире. — Показывай дорогу. И если будешь себя хорошо вести, тебе ничего не грозит.

С ее иглометом, глядящим ему в спину, бармен откинул грязную зеленую занавеску, которая скрывала вход в темный узкий коридор.

— Ты знаешь, — сказала она, — мне кажется, я понимаю этого твоего Рысака. Ведь ты Рысак, а?

Он кивнул.

— Ваши судебные заседания проходят в Хузгадо, а здесь обвиняемые пьют перед тем, как пойти туда. Или если их освобождают. Но сейчас здесь пусто, потому что сейчас ваши суды не работают.

— Задняя комната тоже пуста. — Рысак остановился перед дверью и сглотнул. — Вы можете подождать, ежели хотите, только я закрою…

Она покачала головой.

— …когда вы уйдете. После, хорошо? Если войдет кто-нибудь по имени Тур, я скажу ему, что вы здесь. — Рысак открыл дверь и с удивлением уставился на грязного бородатого мужчину, сидевшего за столом.

Тур, с преувеличенной вежливостью, встал и отодвинул стул для Абаньи.

Она села, и Рысак промямлил:

— Я и забыл, что кальде освободил их всех, и они ушли. Хотя многие из них не могут ходить.

— Я сам оттуда слинял, — сказал ему Тур. — Принеси мне что-нибудь пожрать. И запиши на ее счет.

Абанья кивнула, по-прежнему