Рыцари моря - Сергей Михайлович Зайцев

А с юга, из Крыма напирала чужая идея. Кафинский паша Касим в союзе с крымским ханом двинулся на Астрахань. На многих кораблях турки направились вверх по течению Дона с тем, чтобы в узком перешейке, отделяющем Дон от Волги, прокопать канал, пройти этим каналом в Волгу и затем всей своей мощью приступить к осаде Астрахани – не только с суши, но и от реки. Россияне выжидали: выйдет что-нибудь из затеи Касима или нет. Многие уже пытались прокопать тот канал на Переволоке, да ни у кого не вышло. Ждали не только россияне; астраханцы с ногаями посылали к Касиму послов: «Приходи скорее, мусульманский брат!»; ждала Ливония, а также – Швеция, Польша; страстно желали, чтоб турки устроили россиянам запарку, – многие бы тогда ослабли узлы. Знали: твердая на Переволоке земля; молились недруги россиян, чтоб не затупился, не сломался турецкий заступ, чтоб не покрылись кровавыми мозолями оттоманские руки… Тем временем поляки склоняли Литву к унии: не выходило у них уговорами, так склоняли соседа мечом. Их идея была проста и испытана – сильного противника-россиянина одолеть скопом…

Еще Кемлянин рассказал о том, что царь Иоанн, понимая значение для России нарвского пути и желая уберечь этот путь от разбоя, взялся за создание собственного каперского флота; и будто бы строились уже где-то корабли и подбирались знающие морское дело люди, и о том среди купцов пошел слух, и купцы возлагали на российских каперов немалые надежды, и радовались, ибо не желали терять тех выгод, на какие рассчитывали. Здесь меркатор предложил разузнать обо всем подробнее и сообщить через день-другой, – быть может, новоявленным любечанам придется по душе сей выход; судно их словно бы создано для каперства, быстроходно и отменно вооружено; судьбы их не задались – смялись, скомкались в одну перекати-поле-судьбу; вот и нанялись бы под вымышленными именами на государеву службу.

На это Месяц ответил, что видывал уже немало царских служилых людей и удовольствия от того не получил; не прельстится он ни гордым званием опричника, ни красивым кафтаном, ни собачьей головой у пояса, ни богатым поместьем, ни щедрым жалованием, а останется он при долгой памяти о государевых милостях, при своем русском имени, при вольном ветре да при судьбе перекати-поле на просторе морском возле своих братьев. Служба государева – тяжкие кандалы, а служение отечеству – могучие крылья за спиной. Не обессудь, Кемлянин, за высокий слог!…

Кормчий Копейка поддержал Месяца, заметив, что со спокойной душой повторит все им сказанное, так как это и его мысли – слово в слово:

– Согласись, брат, был Копейка маленьким человеком – от подметного письма, от жалкой бумажки сгорел. А теперь попробуй-ка, возьми Копейку, брат!…

На следующий день рано поутру Кемлянин, человек точный, человек дела, прислал груз для Фарерком-пании. Привезли его возчики-ижорцы на шести больших подводах – пенька, деготь, воск. Чуть позже подошли еще две подводы со снедью для «Юстуса» – хлеб, сельдь, свиные колбасы и окорока, клетки с птицей, бочата с разносолами. К полудню, когда все было загружено, явился к трапу и сам меркатор с посланием к данцигскому купцу Готфриду Наину. Вместе с Кемлянином пришел человек, назвавшийся лоцманом, и предложил свои услуги. Но Месяц сказал ему, что не собирается в этот день покидать Нарву, и приметил, что опечалился не столько лоцман, сколько сам Кемлянин, – при всей своей любви к брату меркатор желал как можно скорее отправить опасных гостей, ибо боялся, что кто-нибудь из команды сболтнет лишнее словцо, а за то словцо зацепятся кромешники, шныряющие всюду, и потянут его, невиновного торговца, на новый допрос – за несчастливого брата, за беглого опального сына боярского. Если же собачники почуют верный след и призовут к ответу, то уже не поможет и сам Строганов… Однако «Юстус», выдержавший бой со шведским «Эстерйётландом», требовал некоторой починки. Узнав об этом, Кемлянин обещал помощь. И очень скоро после того, как он покинул причал, на когг пришли три человека, глухонемые. Они показали Месяцу свои орудия – пилы, сверла, топоры, долота и разные приспособления и пояснили жестами, что они – корабельные мастера. За дело эти люди взялись споро и со всем знанием и сноровкой. Они работали всю ночь, даже не пользуясь фонарями, – в здешних местах уже наступила та пора, когда ночь почти так же светла, как и день. И к утру корабелы сотворили чудо: «Юстус» выглядел так, как будто только что был спущен со стапелей. Даже придирчивый Копейка не смог бы с точностью указать то место на баке, где шведским ядром была повреждена палуба; и дыра в правом борту, до этих пор кое-как прикрытая, не устояла против редкого мастерства – заплату подогнали тонко, доску сточили с доской – хоть глазами гляди, хоть ладонью гладь, а шва не отыщешь. Искусные это были мастера. Но они не слышали тех похвал, на какие не поскупилась команда когга; не слышали корабельные мастера и лишнего словца, какое могли при них сболтнуть на палубе, – хитрый меркатор знал, кого посылал…

Так, уже на третий день «Юстус» отдал швартовы и, спускаясь по Нарове, воспользовался знаниями услужливого лоцмана.

Через день пути встретили в море два небольших шведских судна: двухмачтовые когг и пинк. Шведы было ринулись в атаку, но, разглядев «Юстус», спохватились, круто изменили курс – они либо рассмотрели в последний момент, что перед ними не купец, либо уже были наслышаны про «Юстус»; в любом случае шведским каперам не хватило уверенности в собственных силах, и они предпочли не завязывать бой… Однако Месяц не хотел отпускать их и пошел на преследование. Морталис, всматриваясь в очертания шведских кораблей, осторожничал – не ловушка ли, не заманивают ли?.. Но Тойво Линнеус развеял его опасения: шведские суда направляются к шхерам, где и надеются укрыться от погони; еще штурман заверил, что хорошо знает шхеры, и даже если им устроена засада, он сумеет указать такой путь, по которому они выйдут из положения с честью и без потерь. Также Линнеус сказал, что если шведы успеют достичь шхер, то «Юстус» уже будет для них не опасен.

Вскоре все и произошло по словам Линнеуса. Вначале стали попадаться отдельные островки, затем их становилось все больше и больше, наконец неисчислимое множество островов, островков и просто скал, торчащих из воды, предстало взорам россиян. Все труднее было лавировать в узких проливах, все чаще острова заслоняли ветер; меньшие же по размерам шведские суда, почти не сбавляя ход, ловко выруливали там, где менее поворотливому, с глубокой осадкой «Юстусу» приходилось туго. Поэтому через час-другой шведы заметно оторвались от преследователя, а затем вовсе скрылись из виду, и их уже невозможно было отыскать, как невозможно отыскать маковое зерно в мешке рассыпанного по полу гороха. Так россияне остались ни с чем, зато они увидели, что такое шхеры, и лишний раз убедились в опытности своего штурмана.

Вернувшись в открытое море, легли на прежний курс.

Но, по всей видимости, «Юстусу» не суждено было пройти путь до Данцига без происшествий… Милях в пяти от острова Эзель подобрали троих датчан. Те дер-жались на воде, ухватившись за доски – останки своего корабля, – и так, подгребая руками, надеялись достичь берега. Когда этих людей подняли на борт и оказали помощь, ибо двое из них были ранены, они рассказали о встрече с капером… Шли датчане из Аренсбурга в Данию. Едва только шпили и крыши Аренсбурга скрылись за мысами, как датчане обнаружили позади себя неизвестное судно. Вначале этому не придали никакого значения, в чем была их оплошка; оправдывали себя – сотни кораблей ходят вдоль ливонских берегов; спрашивали – как мореходу заниматься своим делом, если в каждом подозревать капера?.. После выхода из залива неизвестный корабль прибавил парусов и пошел на сближение. Датчан и это не встревожило; в виду своих берегов, вблизи дверей собственного дома опасность не представлялась им опасностью – да еще в судне с нежным женским именем «Сабина». Поэтому вышло так, что когда «Сабина» пошла на абордаж, на палубе датчанина, кроме рулевого и нескольких матросов, никого не оказалось. Спохватились поздно: абордажные крючья уже впились в фальшборт, чужаки, вооруженные мечами, топорами и саблями, посыпались на палубу, подобно граду, и принялись рубить все, что попадалось им под острие, – людей, ванты, мачты. Они толпами врывались в помещения и, разя направо и налево безоружных датчан, скоро овладели всем кораблем. И тогда занялись грабежом – потащили на свое судно все, представляющее для них хоть какую-нибудь ценность: одежду, посуду, оружие, рундучки с небогатым матросским скарбом и, конечно же, груз купца – тюки с шерстью, бочки с сельдью и несколько гривен русского серебра. Самого купца повесили в трюме, не пощадили и команду. Имели надежду на спасение только те, кто выпрыгнул за борт, но и их старались пристрелить из ружей, чтобы не осталось свидетелей разбоя. Ободрав с судна все, вплоть до медной оковки фальшборта, каперы затопили его. Лишь трое датчан, спрятавшиеся за плавающие обломки, сумели избежать смерти; остальным не помогла и близость их дома.