Уважаемый господин М. - Герман Кох

Он решил надеть джинсы, свою любимую клетчатую фланелевую рубашку и высокие горные ботинки. С парой толстых шерстяных носков и горными ботинками в руках он снова вошел в комнату и опустился на край кровати.

Он подумал о Лауре, потом попытался о ней не думать. «Я скоро опять уеду, – сказал он вслух. – Я хочу быть в Париже до темноты».

Вдруг ему вспомнились дочки. Вчерашний день в «Артисе». Куры, гуси и свиньи на детской ферме, попугаи на шестках, обезьяны, львы и крокодилы. Совсем под конец они подошли к вольеру с медведями. Два спящих белых медведя лежали там между нагромождениями искусственных скал. В воде плавала морковь и кочаны салата; вчера тоже был снегопад, острые вершины и гребни искусственных скал покрывал тонкий слой снега. Его первой мыслью было, что в любом случае белые медведи не могут замерзнуть, разница в температуре для них не так существенна, как для обезьян, львов и попугаев. Но они были далеко от своего дома. И этот вольер – с грязной водой в слишком маленьком бассейне – прежде всего угнетал. Место, где можно подышать воздухом, вот и все. Это заставило его вспомнить о своей съемной комнате, и в ту самую секунду, когда он совместил эти два образа – свою одинокую комнату и медвежий вольер, – в нем снова поднялась жалость к самому себе. Волной, словно кислая отрыжка от испорченного блюда, она поднялась из его желудка и по пищеводу дошла до глотки.

– Папа, что с тобой? – спросила старшая дочь.

Она схватила его за руку. Младшая бросила медведям последний кусок черствого черного хлеба, но он попал в воду между кочанами салата и морковью.

– Ничего, милая, – сказал он.

Он даже не посмел на нее взглянуть, ему не хотелось расплакаться при дочерях. Впервые за этот день он почувствовал похмелье вчерашнего вечера (шесть банок пива, две трети бутылки виски), которое до сих пор спокойно спало, как большая мохнатая собака в своей корзине, и вот теперь эта собака медленно потянулась, подошла к нему и лизнула руку.

– Папа, ты сказал «Что за гребаный беспорядок!».

– Я так сказал?

Дочь не ответила.

– Мне жалко этих белых медведей, – сказал он. – Что они так далеко от дома. Что дома у них был такой простор, а здесь им приходится жить на маленьком кусочке скалы.

– Папа, пойдем домой?

Младшая дочь вытряхнула в медвежий вольер последние крошки из пакетика с хлебом.

– А не перекусить ли сначала жареной картошкой? – спросил он.

В кафетерии, где было заказано три пакета жареной картошки с майонезом, два стакана колы и две бутылки «Хейнекена», он почувствовал, что под одежду пробрался холод. Он встал, снял сначала куртку, а потом и свитер. Первую бутылку пива он к этому времени уже прикончил. Чтобы согреться, он стал махать руками. Слишком поздно он заметил огорченные мордашки дочек, которые, похоже, боялись на него смотреть.

Вечером позвонила жена.

– Что ты наделал? – начала она с места в карьер.

– А что?

Он только-только засунул курицу в духовку и искал в телепрограмме, что бы посмотреть за ужином.

– Они совсем расстроены. Потому что ты… надеюсь, это неправда… потому что ты сидел и плакал, Ян! Как тебе такое в голову пришло, при собственных-то дочерях?

Он не мог вспомнить, но подозревал, что это, скорее всего, правда.

– Я замерз. У меня выступили слезы от холода, им я тоже это сказал.

– Ян, пожалуйста! Мне бы хотелось, чтобы ты имел мужество это признать. Чтобы ты был со мной честен. Но нет, ты, конечно, не таков, – добавила она после короткой паузы.

– Ладно, ладно… Я плохо себя чувствовал. Эти белые медведи… видела бы ты этих белых медведей. Для меня это было просто слишком.

Он услышал, как его бывшая вздохнула, – и в тот же миг сам удивился, с какой легкостью он допустил в мыслях это слово: бывшая. Она не была его бывшей женой, еще нет, просто они временно жили отдельно после того, как его бывшая жена (его жена!) нашла в ванной за унитазом сережку. «Понятия не имею, – сказал он тогда. – Ты точно знаешь, что это не одна из твоих?» С сережками у него были затруднения: он не мог бы поклясться, что узнает на улице сережки жены, надетые другой женщиной.

– Не думай, что я пожалею тебя, если ты и впредь будешь так себя вести, – сказала она ему по телефону. – Или что ты будешь часто видеть дочерей. Скорее, ты добьешься противоположного.

Когда потихоньку начинается снегопад, он уже ставит дорожную сумку на заднее сиденье машины. Чтобы было заметно. Так они смогут своими глазами увидеть, что он не останется, что он только делает краткую остановку по пути в Париж.

– Не навязываться, – говорит он вслух и заводит двигатель, что удается только после нескольких поворотов ключа. – Ты приедешь поздороваться. Ты посеешь кое-что, семечко в ее голове. И снова уедешь.

Он поворачивается к заднему сиденью и расстегивает молнию сумки. Сверху лежит бутылка виски. Он пугливо озирается по сторонам, но в этот час, на второй день Рождества, на улице нет никого. Он откручивает с бутылки колпачок и делает большой глоток.

– Поскольку выпивка снова под контролем, иногда можно себе и позволить, – говорит он. – Тогда заявишься туда не пьяным, а мягким и покладистым.

После второго глотка он чувствует, как под одеждой разливается тепло, в зеркале заднего вида он разглядывает свое лицо; оно выглядит хорошо, румянец на щеках, открытый и теплый взгляд. Он снова накручивает колпачок на бутылку, зажимает ее между ручным тормозом и своим сиденьем и медленно выезжает с улицы.

42

Мы сидим у вас в гостиной: итальянский диван, низкий стеклянный стол, кушетка шестидесятых годов. Ваша дочка уже в постели. Ваша жена поставила пиво, вино и орешки.

После того как я попробовал было установить проектор на табуретку с уложенными на ней книгами (фотоальбомы, книги по искусству, просто толстые книги), вашей жене пришла в голову мысль использовать кухонную лесенку. Мы с ней вместе пошли взять эту лесенку из стенного шкафа возле входной двери; это шкаф для счетчиков, но с полками для моющих средств и других хозяйственных мелочей.

– Может быть, время неподходящее? – спросил я, не глядя на нее.

Я уже шагнул в шкаф и передвигал пылесос, велосипедный насос и красное ведро со шваброй, чтобы можно было вытащить лесенку наружу.

– Я хочу сказать, он, похоже, немножко не в себе.

– Он все еще жалуется на тошноту и вспышки перед глазами, – ответила она. – А иногда совсем отключается. Не засыпает. Нет, именно отключается. Утром я звонила домашнему врачу, и он сказал, что это типичные симптомы сильного сотрясения мозга. Просто недельку покоя, сказал он. Если он вот так отключается, обязательно будить. Неделя без телевизора, без газет, без чтения.

«Без любительских кинофильмов», – хотел я сказать, но ваша жена меня опередила.