Два завоевателя - Мэрион Зиммер Брэдли

Бард едва не усмехнулся, слушая признания брата, однако сумел взять себя в руки. Он не собирался смеяться над ним — это было просто пошло. Он — здоровяк, Киллгардский Волк — будет подсмеиваться над несчастным человеком, да еще и собственным братом? Другое до печальной усмешки покоробило его в словах Аларика — замечание, что Бард никогда не испытывал страха. Вспомнился ужас, который охватил его на берегу озера Безмолвия. Этот наплыв искореженных лиц, что подмигивали ему из зеленоватого тумана. Вспомнилось, как он свалился с коня — хорошо, что еще не разрыдался. Плакать плакал, но не навзрыд. Еще чего не хватало!.. То-то Мелисендра порадовалась бы!.. Конечно, никому и никогда он не признается в этом. Даже брату… Тем более брату… Вместо этого он грустно ответил:

— Что ты, Аларик! Если бы ты знал, как я боялся, когда в первый раз принял участие в битве.

Брат теперь завистливо вздохнул:

— В ту пору тебе было не больше годков, чем мне теперь, а тебя после той битвы сделали королевским знаменосцем. Все же есть различие между нами, брат. Ты держишь в руках меч, значит, способен хоть что-то противостоять страху. А мне что противопоставить страху? Только лечь я могу и подумать — почему бы мне не умереть? Трудно, когда понимаешь, что уже ничего нельзя исправить. Как ни старайся… С другой стороны, ты каждый раз испытываешь страх, когда вступаешь в бой, — конечно, сейчас меньше, а мне этого не дано. Никогда мне не узнать, храбр я или труслив. Знаешь, это грустно, когда впереди сплошная беспросветность. Вот что удивительно, — неожиданно оживился Аларик, — разговаривая с некоторыми людьми, мне становится неуютно, стыдно. Я чувствую себя больным, парализованным трусом. С другими же, такими, как Варзил или Мелисендра, я разговариваю как равный, понимаю, что жизнь не такая уж плохая штука. Ты понимаешь, что я имею в виду? Хоть немного?

Бард грустно вздохнул. Он понимал, как трудно Аларику, как он ищет понимания, сочувствия. Подобная тоска всегда была чужда Киллгардскому Волку. Он уже встречался с подобным испытующим взглядом — так смотрели тяжелораненые солдаты, заглянувшие в лицо смерти и, к своему удивлению, оставшиеся в живых. Вот это смутное, неосознанное удивление, перемешанное со страхом, стыло на самом донышке их зрачков, словно они увидели что-то такое, о чем так хочется и никак не возможно рассказать. Другой может только посочувствовать этому. Если, конечно, у него отзывчивая душа. Виноват ли он в том, спросил себя Бард, что у него душа грубая, цельная. Точно скала… Жалко? Да, очень жалко брата, но утешить его нечем, хоть целый век сиди рядышком.

— Мне кажется, что ты слишком долго оставался в одиночестве, — осторожно заметил он. — Это развивает нездоровую мечтательность… — Он примолк, видно, понял, что не о том ведет речь, и наконец сказал: — Я рад, что ты нашел с Мелисендрой общий язык.

Аларик вздохнул и отвел взгляд в сторону, потом вытащил свою маленькую белую ручку из-под огромной ручищи Барда. Он не понял, с тоской подумал юноша, он ничего не понял, и все равно — брат любит его. Это уже немало.

— Надеюсь, Бард, тебе удастся вернуть жену. Так нельзя. Зачем люди так злы? Зачем они разлучили вас?

Что мог ответить Бард на подобные вопросы? Он только, невольно подражая Аларику, тягостно, протяжно вздохнул.

— Послушай, — обратился к нему Бард, — нам с отцом необходимо отлучиться на несколько дней. Мы возьмем с собой кое-кого из лерони. Дом Джерил останется с тобой, ты смело можешь обращаться к нему с вопросами.

— Куда вы отправляетесь?

— Отец прослышал о каком-то знатоке, который может здорово помочь нам в укреплении обороны. Вот мы и собираемся отыскать его.

— Почему бы не приказать ему прибыть ко двору? Регент имеет полное право приказывать любому моему подданному.

— Неизвестно, где он живет. Придется искать его с помощью ларана… — Тут Бард замолчал — решил, что подобных объяснений вполне достаточно.

— Хорошо, если надо ехать, то поезжайте. У меня единственная просьба — пусть Мелисендра останется со мной, — попросил он.

Бард задумался — Мелисендра была лучшей лерони при дворе, однако он не мог отказать брату.

— Если она согласится, я возражать не буду.

Бард долго не решался сообщить отцу о просьбе. Однако дом Рафаэль, услышав об этом, согласно кивнул.

— Я и не собирался брать с собой Мелисендру. Она мать твоего сына.

Бард немного опешил — какая связь между задуманным колдовским действом и его сыном, однако ничего не сказал. Вполне достаточно, что все получилось так удачно — все довольны.

Они выехали под вечер и поскакали в сторону старой усадьбы дома Рафаэля. С ними было трое лерони — две женщины и мужчина. Добравшись до старого замка, сразу, скинув лишь плащи, прошли в комнату в башне, в которой Барду раньше бывать не доводилось. Поднялись они туда по заброшенной лестнице — и там уперлись в запертую дверь. Хозяин отпер ее сам.

— Я здесь уже несколько десятилетий не бывал, — сообщил дом Рафаэль. — Надобности не было… Однако, имея дело с лараном, уж если чему научился, то никогда не забудешь. — Потом он повернулся к колдунам и спросил: — Знаете, что это?

Мужчина-ларанцу осмотрел аппаратуру, установленную в комнате, потом перевел испуганный взгляд на дома Рафаэля.

— Знаю, мой лорд, — сглотнув, ответил он. — Однако я думал, что использовать все эти штучки за пределами башен строго-настрого запрещено.

— В Астуриасе действуют только те законы, которые установил я. Ты умеешь с этим обращаться?

Ларанцу в некоторой растерянности глянул на женщин, потом ответил:

— Это удваиватель, который действует на основе принципа Черилиса. Так, по-видимому… Только копию чего или кого мы должны отыскать?

— Вот мой сын, он является командующим вооруженными силами королевства…

Одна из женщин мельком глянула на Барда, и он уловил мелькнувшую мысль: «Еще один Киллгардский Волк? Нам и одного с лихвой хватает». Бард догадался, что это одна из подруг Мелисендры. В то же мгновение женщина выставила ментальный экран и четко, совсем как в строю, доложила:

— Что ж, ваи дом. Если вы так желаете…

Бард ощущал смущение, охватившее лерони, однако никто из них не посмел высказать сомнения вслух. Они тут же занялись необходимыми приготовлениями, наложили магические печати по всем углам помещения так, чтобы недоброжелатель не смог проникнуть лараном в комнату и определить, что же там происходит. Когда доступ враждебным чародеям был перекрыт, взялись за оборудование. Предстояло вдохнуть в него жизнь, опробовать, проверить…

Когда все было готово, дом Рафаэль жестом указал Барду место перед экраном. Он должен молчать и оставаться недвижимым. Бард кивнул и, ни слова не говоря, встал на колени. В этом положении он не видел ни отца, ни сопровождавших их лерони, однако ощущал их присутствие. Бард никогда подолгу не задумывался, что такое ларан, есть ли он у него. Ясно было, что есть, только слабенький, который и тренировать по-настоящему не стоит. Он всегда откровенно презирал колдовское искусство, считал, что оно больше подходит женщинам… Но в момент, когда невидимая сила словно сетью оплела, сжала его, когда Бард на себе почувствовал неодолимую мощь совокупного ларана, он немного оробел. Вдруг ощутил, как бесцеремонный мысленный щуп погружается в его сознание, проникает в члены — в каждую жилку, каждую клеточку. Нечто чужеродное, мельчайшее и хваткое овладело им, отыскивая тот самый запретный код, набор первоэлементов, которые составляли его сущность, складывались во вполне определенное «я», называемое Бардом ди Астуриен. Он еще смог подумать, что лерони, возможно, ищут его душу. Именно эту невесомую субстанцию пытаются вызволить из темницы плоти и спроецировать на экран.