Смерш. Один в поле воин - Николай Лузан

— Отведи этого, к особисту…

— В «Смерш», что ли? — переспросил.

— Глухой, что ли? Я сказал, к особисту!

— Есть! — ответил сержант и прикрикнул на арестованного: — Топай вперед, вражина!

Петр нагнул голову, чтобы не удариться о косяк, и вышел во двор. Дежурный по комендатуре пристроился за спиной и окриками: «Налево! Направо!» — направлял движение. Позади них, пыхтя и матерясь, тащился капитан. Они прошли через всю деревню, в конце улицы свернули к неприметному, затерявшемуся в глубине сада, дому. Навстречу, из кустов, вынырнул часовой и преградил путь. Капитан назвал пароль, он отступил в сторону, и они поднялись на крыльцо. Дежурный остался караулить у двери, а комендант с Петром вошли в дом. Обстановка в нем мало чем отличалась от той, что была у армейских офицеров. В углу стоял деревянный топчан, рядом находился чудом уцелевший шкаф, завершали обстановку две табуретки и стол. В полумраке, царившем в комнате, трудно было разглядеть хозяина. Он не выходил на свет и какое-то время внимательно рассматривал Петра, а потом распорядился:

— Садись, Георгич!

— Спасибо, Петрович! Сесть я всегда успею, за вами не заржавеет, лучше присяду, — хмыкнул капитан, занял свободный табурет и положил на стол документ Петра.

Лейтенант-контрразведчик внимательно осмотрел удостоверение и с улыбкой заметил:

— Ну наконец, у вас в абвере научились «липу» клепать, так сразу и не заметишь.

— Не у нас, а у них — там тоже не дураки работают! — в тон ему ответил Петр.

Усмешка моментально исчезла с лица лейтенанта и в голосе зазвучала угроза:

— И так, что ты такой умный хотел сказать офицеру контрразведки?

— Сначала руки развяжите, — потребовал Петр.

— Еще чего?! Они языку не мешают! — отказался комендант.

Лейтенант пристально посмотрел в глаза Петра и распорядился:

— Ладно, Георгич, не упирайся, куда он от нас денется, развяжи!

Тот неохотно достал нож и разрезал веревки. Они упали на пол, но Петр не спешил говорить, размял затекшие кисти и потребовал:

— Дайте, что-нибудь острое!

— Петрович! Нет, ты только посмотри на эту наглую морду? Совсем оборзел! Он же, гад, нам глотки перережет?! — задохнулся от возмущения капитан.

— В штаны наложил, что ли? — с усмешкой спросил особист.

— Еще чего?

— Тогда, за чем же дело?

Комендант пожал плечами, с неохотой положил нож на стол, но на всякий случай расстегнул кобуру и опустил руку на рукоять пистолета. Петр подошел к столу. Офицеры внимательно следили за каждым его движением. Он распахнул плащ, взял нож и вспорол подкладку.

На стол с тихим шелестом посыпались фотографии в форме бойцов и младших командиров Красной армии, бланки служебных документов с печатями и штампами, на которых бросались в глаза лиловые и фиолетовые свастики с хищными орлами. От этой неожиданной и прямо-таки фантастической картины контрразведчик опешил. Его изумленный взгляд метался между Петром и документами — такого за время службы лейтенанту Ивонину не приходилось видеть. В обыкновенной украинской хате на обеденном столе лежала бесценная картотека из фотографий и анкет нескольких десятков вражеских агентов. Это была неслыханная удача, выпавшая на долю обыкновенного фронтового контрразведчика.

Последняя фотография, как поздний осенний листок, легла на горку документов. Ивонин склонился над фашистским архивом, долго разглядывал, затем обернулся к разведчику и, не стесняясь своего порыва, крепко обнял. Лицо Петра дрогнуло. На глаза навернулись слезы. Он не пытался их скрывать. Комендант с открытым ртом наблюдал за неожиданной развязкой — офицер Смерш и тот, кого он несколько минут готов был расстрелять, тискали друг друга в объятиях.

— Невероятно! Фантастика! — восклицал Ивонин.

Тронутый этим искренним порывом Петр в первые мгновения не мог произнести слова. Крепкие объятия офицера Смерша и изумленные глаза коменданта не были чудесным сном — он действительно вернулся домой! Домой!

Полтора года постоянного риска и смертельной игры с фашистами остались позади. Теперь уже не требовалось таиться, выверять каждое сказанное слово и взвешивать каждый свой шаг. Ушли в прошлое коварные проверки обер-лейтенанта Райхдихта, патологическая подозрительность Самутина и изматывающее душу состояние двойной жизни, когда он сам не мог понять, где кончается советский разведчик Прядко, а где начинается кадровый сотрудник абвера Петренко. Он был среди своих. Своих!!!

Петр счастливыми глазами смотрел на Ивонина, и в этот миг ему казалось, что ближе и роднее человека для него нет. Тот разжал объятия, и в нем снова проснулся контрразведчик.

— Как вас звать? Чье задание выполняли? Назовите пароль? — посыпал он вопросами, но спохватился и многозначительно глянул на коменданта.

Тот развел руками и смущенно произнес:

— Я что, не понимаю! Не первый год на фронте, — и попятился к двери, не переставая про себя повторять. — Ну и дела! Ну и дела!

Когда шаги капитана стихли, а в комнате воцарилась пронзительная тишина, Петр порывистым движением расправил китель, строго посмотрел на Ивонина — тот невольно подтянулся — и доложил:

— Старший лейтенант Прядко, оперативный псевдоним Гальченко, после выполнения задания Особого отдела НКВД 6-й армии в абвергруппе 102 прибыл!

— Старший оперуполномоченный отдела контрразведки Смерш лейтенант Ивонин доклад разведчика Гальченко принял! — так же торжественно и строго ответил тот, а затем широко улыбнулся и, пододвинув табурет, предложил:

— Садись дорогой, извини, что так встретили. Сам понимаешь, от этого всего голова кругом идет, забыл даже спросить, как тебя зовут?

— Петр.

— А меня, Анатолий! Присаживайся, я сейчас, один момент, — засуетился Ивонин, сгреб в полевую сумку фотографии, документы фашистских агентов и исчез в соседней комнате.

Спустя минуту он возвратился, в его руках громоздились банки с тушенкой, чайник, две кружки и армейская фляжка. Штык-ножом Ивонин вскрыл консервы и вывалил в миску тушенку, потом полез в стол, достал краюху черного хлеба и покромсал на куски. Петр с тихой радостью наблюдал за его быстрыми, сноровистыми движениями. Анатолий приподнял голову, заговорщицки подмигнул, потянулся к фляжке, разлил спирт по кружкам и предложил тост.

— За возвращение домой!

— Домой! — счастливым эхом прозвучал ответ Петра.

Кружки звонко звякнули, и они выпили до дна. У Петра перехватило в горле, и из глаз крупными горошинами покатились слезы. Лейтенант зачерпнул кружкой воды из ведра и сунул ему в руку. Он, давясь и захлебываясь, торопливо выпил, а когда спазмы прошли, навалился на тушенку с ржаным хлебом. В этот момент Петру казалось, что ничего вкуснее в своей жизни ему еще не приходилось есть. Это не был тот эрзац — хлеб и постная говядина, которой его пичкал Шойрих. Он не заметил, как умял весь выставленный перед ним запас и смущенно посмотрел на Ивонина. Тот улыбнулся, плеснул из чайника кипятку в кружку и опустил в нее два здоровенных, отливающих синевой, куска сахара. Петр обеими руками обхватил кружку и с наслаждением мелкими глотками пил обжигающий чай. А Ивонин возвратился к столу, вытащил из верхнего ящика тетрадь с карандашом и предложил: