Я спасу тебя от бури - Чарльз Мартин

Думаю, я довольно долго находился без сознания, поскольку когда я пришел в себя, то часть моей ноги и спины была теплой и влажной. Из моей груди исходил странный хлюпающий звук, и дыхание было более затрудненным, чем когда-либо раньше. Помню, как кто-то тащил меня, потом свет фонариков, много рук и громкие голоса. Слабый запах дыма. Я помню, как капитан называл меня проклятым тупицей, а потом велел кому-то сначала позаботиться обо мне, а не о нем. Помню, как мои ноги лежали в реке, а грудь упиралась в песок.

Я помню звук тишины. Однако при этом я мог видеть Сэм, которая кричала мне в лицо и плакала. Она произносила слова, не достигавшие моего слуха.

Я помню, как приложил палец к ее губам и прошептал:

– Ты слишком много… болтаешь.

Я очень устал. Мне хотелось только заснуть. Помню, я думал, что мне должно быть больно, но мне не было больно. Я ничего не чувствовал. Тоннель закрывался. Сэм закричала еще сильнее. Я открыл рот, но слова не выходили наружу. Они как будто слиплись внутри. Она поцеловала меня, и я увидел кровь на ее губах. Мне это не понравилось. Я ощущал вкус слез. Кровь и слезы.

– Похороните меня в Бразосе, – сказал я ей.

– Нет! – выкрикнула Сэм. – Я не собираюсь хоронить тебя. – Она покачала головой. – Не делай этого со мной. Пожалуйста, Ковбой. Пожалуйста. – Она шлепнула меня по лицу. – Если ты это сделаешь, то я сама тебя убью.

Я попробовал засмеяться.

– Похоже, тебя опередили.

Она снова поцеловала меня. Ее поцелуй был влажным и нежным. Соленые слезы. Помню, как я посмотрел на свою грудь и увидел красную жидкость, толчками вытекавшую наружу. Я подумал, что это нехорошо. Потом я увидел, как кровь смешивается с водой и уплывает вниз по реке. На следующей неделе или через месяц я буду в Мексиканском заливе. По какой-то необъяснимой причине мне это понравилось.

Начиная отсюда, моя перспектива изменилась. Я смотрел на себя не своими глазами, но сверху. Сэм шлепала меня по щекам. Она по-прежнему что-то кричала, но я ее не слышал. Я вообще ничего не слышал.

Помню, как я думал, что буду тосковать по ней. Сейчас я предпочел бы плавать при свете луны. Потом я посмотрел вверх и понял, что мы так и не видели луну. Наступила темнота, в которой дул легкий ветерок. Сон тяжело навалился на меня, и я больше не мог противиться ему. Я не помню, как меня подняли и унесли, не помню ощущения полета, репортеров, камер и осветительных ламп. Кто-то держал меня за руку, и я помню, что это было знакомое чувство. Не помню, как врач «Скорой помощи» спросил, нет ли у меня аллергии на что-нибудь, но помню, что ответил: «Пули». Не помню, как игла капельницы воткнулась мне в руку, но помню, как он стоял надо мной и сжимал мешок с раствором обеими руками, накачивая жидкость. Не помню, как заряжали плоские электроды, но помню, как лязгнул зубами от удара током. Не помню массаж сердца, но помню, как видел татуировку с Дональдом Даком на бицепсе у фельдшера и задавался вопросом: зовут ли его Дональдом? Зачем еще нужна такая татуировка?

Я не запомнил яркий свет в операционной, гомонящих людей, очередной массаж сердца и электрические разряды. У меня сохранилось смутное воспоминание о том, как врач отступил назад в заляпанном кровью халате и записал время. Еще о том, как я потерял чувствительность конечностей и испытал металлический привкус во рту.

Последним, что я могу вспомнить, были две вещи. Во-первых, мою голубую футболку с Суперменом, валявшуюся на полу. Кто-то разрезал ее посередине, прямо через букву «S». Это было очень плохо, хотя заключенные оставили в ней несколько дырок. Во-вторых, мои сапоги. Какой-то идиот срезал их с моих ног, и они бесформенной кучей лежали на полу. Это было прискорбное зрелище. Даже Дампс не смог бы воскресить их. Я надеялся, что меня не похоронят в этих сапогах. Что там насчет врачей «Скорой помощи» и моих прежних сапог? Похоже, я уже бывал здесь раньше.

Я часто слышал об умирающих людях, которые видели яркий свет. Со мной было по-другому.

Я видел мою жизнь. Короткими вспышками. Как в трехмерном кино, но без экрана. Энди. Броди. Мой отец. Черные короткошерстные. Кинч. Я сам принимал участие во многих сценах. И многие сцены с моим участием включали какое-нибудь оружие. Пистолеты. Полуавтоматические винтовки. Дробовики. Тем не менее я лежал на столе в операционной и умирал. Какая ирония.

Потом случилась самая странная вещь. Вошла маленькая девочка.

Дорогой Бог,

врачи восемь часов оперировали Ковбоя. Нам сказали, что он потерял бóльшую часть крови. Они попросили людей приходить и сдавать кровь, даже передали сообщение по местному радио. Я попыталась сдать свою, но мне отказали; они объяснили, что у меня неправильная группа. Как и у мамы. Зато у мистера Дампса правильная группа, и он сдал двойную порцию.

Я встретилась с женой Ковбоя. Ее зовут мисс Энди. Она много плакала, но она настоящая красавица. Я спросила, хочет ли она кофе, но она покачала головой. Потом кивнула. Я дала ей чашку, но у нее так дрожали руки, что ей пришлось держать кофе обеими руками. Потом она поцеловала меня в щеку. Ее лицо было мокрым. Теперь Броди сидит рядом с ней и держит ее за руку. У него очень красное лицо, а глаза налились кровью.

Здесь есть несколько других техасских рейнджеров. Многие из них сегодня были у тюрьмы. Они собрались в круг и ждут. Может быть, они тоже обращаются к тебе.

Мне очень тревожно, и маме тоже. У меня такой плохой почерк, потому что дрожат руки.

Нам здесь очень плохо, но не так плохо, как Ковбою. Вслух говорят, что он боец, но вокруг все о чем-то перешептываются, и я не могу разобрать слов.

Я уверена, что ты все слышишь. А если так, то ты должен прислушаться.

Дорогой Бог,

ты слушаешь? Если нет, то я больше никогда не буду разговаривать с тобой.

Дорогой Бог,

в дальнем конце коридора кричат люди. Только что вышел врач и покачал головой. Мама лежит на полу. Дампс плачет, и Броди тоже. Энди выкрикивает твое имя.

Я вижу страдание повсюду вокруг меня.

Почему ты не слушаешь? Почему ты ничего не делаешь?

Я кое-что хочу сказать тебе, но ты должен быть там вместе с Ковбоем, если хочешь услышать это. Иначе это будет мое последнее письмо к тебе. Тебе решать, как ты поступишь. Но если ты хочешь, чтобы я продолжала разговаривать с тобой, то мне нужно, чтобы ты был там прямо сейчас. Это моя сделка с тобой. Я собираюсь туда, и тебе лучше быть там. Бог? Ты слышишь меня? Я могу забыть, что сделал Билли, но этого я никогда не забуду.

Это только между мной и тобой.

Огни угасали. Перед тем как выключился свет, я увидел, как маленькая девочка – та, которую я знал или должен был знать, – подошла ко мне и к заляпанному столу, где я лежал. Она держала в руке что-то похожее на блокнот. Ее глаза были широко распахнуты, но она не боялась и не дрожала. Я помню, как кто-то заорал и потянул ее назад, но она вырвалась и вернулась ко мне. Она стояла там, испытующе глядя на меня. Секунду спустя она подняла руку и положила ладонь мне на лоб, словно проверяла температуру. Потом приблизилась, прижалась губами к моему уху и стала что-то шептать. Я не слышал, что она говорит, потому что мой слух отключился, или я отключился от слуха. Так или иначе, я правда почти ничего не слышал, – по крайней мере того, что говорят люди по эту сторону могилы. Только тихий шелест, похожий на журчание. Она стояла там примерно минуту, обняв мою голову и шепча мне в ухо. Разговаривала с человеком, который раньше был мною. Я наблюдал за происходящим откуда-то сверху. С учетом перспективы, я был вполне уверен, что меня больше там не было.