Дети богини Кали - Анастасия Баталова

Все шло гладко до тех пор, пока в одно прекрасное весеннее утро она не обнаружила, что офицерский китель сошелся на ней с великим трудом. Тати едва не оборвала пуговицы, запихивая себя в него; в профиль её живот стал уже довольно сильно заметен, он был тугой, красивый, похожий на стекающую по стене каплю — на стройной Тати он бросался в глаза, этот особенный живот, и уже даже начал понемногу вызывать к себе интерес. Капитан Казарова, ловя на себе любопытные взгляды, стала всё чаще вспоминать пресловутую леди Мерфи. Нужно было срочно выдумывать легенду.

И такую, что комар носа не подточит.

Позвонила командующая фронтом, полковник Эвелин Мак-Лун, назначила встречу; это её длинного и бледного сына Джорджа на последней светской вечеринке Тати несколько раз подряд приглашала танцевать; если судить по стоимости костюма, то Джордж был бы отличной партией…

Стоя перед зеркалом в профиль капитан Казарова оценивала масштабы катастрофы. Ни одна деталь военной формы теперь уже не сидела на ней как положено по уставу.

«Черт…»

Немного подумав, Тати вызвала к себе младшего лейтенанта Майер.

Слегка пригнувшись, чтобы не удариться о притолоку, та предстала перед горячо любимым командиром несколько минут спустя, вытянулась, расправив свои аршинные плечи и едва не задев головой люстру, сделала под козырёк.

— Снимай-ка свою форму, — озабоченно хмурясь, велела ей Казарова.

Майер немножко прибалдела, конечно, но — приказ есть приказ! — послушно стащила с себя китель.

Тати молча взяла его из больших рук девушки и примерила на себя. Широкий, длинный, он сидел на ней как пальто — знатный китель! В такой, верно, влезло бы сразу две прежних тоненьких Тати, по одной в каждый рукав…

— Замечательно, — удовлетворенно пробурчала она себе под нос, — просто великолепно…

Немедля Тати Казарова взялась за работу. Она отпорола от Майеровского кителя лейтенантские погоны, чтобы пришить свои, капитанские, подвернула рукава и наконец — это являлось сердцем всего замысла — отделала китель изнутри поролоном. Примерив свою новую форму перед зеркалом, Тати осталась весьма довольна — теперь она казалась просто изрядно располневшей особой, мягкий поролон округлил её бока, руки и плечи, придал пышность груди — на фоне такой солидной фигуры выпуклый животик воспринимался как нечто вполне естественное и не вызывал каких бы то ни было подозрений.

Полковник Мак-Лун вызывала капитана Казарову для дачи распоряжений, поступивших из главного штаба. Покончив с деловой частью, она критически оглядела Тати и усмехнулась:

— Свежий горный воздух, домашний хлеб, козьи сливочки и шашлычок под коньячок… Помнится мне, до войны у вас была хорошая фигура…

— Не без этого, полковник, — с готовностью ответила Тати, — люблю покушать. Приезжайте ко мне как-нибудь в усадьбу, я с радостью угощу и вас.

Капитан Казарова прилагала огромные усилия, чтобы не начать смеяться — на неё напал приступ неудержимого веселья.

— Спасибо, — сдержанно ответила Эвелин Мак-Лун, — я подумаю об этом. До свидания.

— До свидания, полковник, — выговорила Тати, уже чувствуя лёгкость своих расправленных плеч, с которых только что свалилась здоровенная гора.

Отдав честь, она шагнула за дверь кабинета полковника, но случайно зацепилась рукавом за маленький гвоздик, торчащий из косяка. Раздался треск. От неожиданности Тати слишком сильно рванула руку, китель разошелся, и удивленному взору леди Мак-Лун предстала поролоновая подкладка.

— Вам не жарко, капитан? — только и спросила она, принимаясь неудержимо хохотать, она всё сразу поняла, это было очевидно, да здравствует Мэрилин Мерфи!

Застывшая в дверях Тати Казарова казалась бледнее мелованных стен.

— Мне писать рапорт? — пролепетала она срывающимся голосом.

— Да ну вас, — всё ещё смеясь, махнула рукой Мак-Лун, — идите.

Тати не двигалась с места, ошеломленно уставившись на полковника.

— Идите, я вам говорю, — повторила та, — вы неисправимая идеалистка, если думаете, что никто тут не залетает. Дайте мне знать, я вышлю ящик молочной смеси.

— Спасибо, полковник, — растерянно обронила Тати.

Садясь в машину, она подумала, что теперь, конечно, Джордж Эвелин Мак-Лун как жених и все связанные с ним перспективы потеряны для неё навечно, но эта мысль, как ни странно, не вызвала в ней сильного разочарования. Скорее, она даже испытывала облегчение. «Ну и чёрт с ним, — решила Тати, — эти вечные золотые цепочки, браслетики, запонки пафосных марок… наверняка все его сокровища заканчиваются тогда, когда, отбрасывая их по одному, доходишь до трусов…» Она смотрела сквозь густо тонированное стекло автомобиля на сияющее белой звездой южное солнце и улыбалась.

В конце мая жара на улице стояла уже невыносимая. Тати по-прежнему не испытывала особого дискомфорта от своего состояния, разве только быстрее уставала, сделалась неповоротливее и ленивее.

В полдень она по своему обыкновению выпила кофе с пончиком и принялась разбирать бумаги, но через некоторое время почувствовала какую-то непривычную тяжесть в животе и встала.

Она прошлась взад-вперед по кабинету — прежде это помогало от многих напастей. Но не теперь. Тяжесть в животе со временем лишь усиливалась, постепенно переходя в боль.

Тати заволновалась, ей сделалось душно. Не без труда взобравшись на подоконник, она отодвинула щеколду и растворила окно. Но раскаленный солнцем воздух не освежал, от него становилось только хуже.

Капитан Казарова расстегнула ворот рубашки. Настроила спинку кресла в полу-лежачее положение.

Ничего не помогало. С каждой минутой самочувствие Тати неотвратимо ухудшалось, и все принимаемые меры, казалось, шли во вред, а не пользу. Тошно было и стоять, и сидеть, и лежать…

Однако о том, чтобы позвать кого-нибудь на помощь Тати не смела и думать: предстать в непотребном виде перед девочками своего дивизиона командиру не к лицу, и лучше она, капитан Казарова, сдохнет здесь на полу или пустит пулю себе в висок, чем ударит в грязь лицом перед бойцами.

С таким патетическим настроем она извлекла из ящика пистолет.

«Всё равно помирать, так пусть это хоть не будет так мучительно…»

С детства Тати слышала от тётушек и матери о беременности и родах одни лишь страшные леденящие душу истории; у неё в сознании прочно закрепилось убеждение, что после этого вообще не живут. А её теперешнее состояние, как ни прискорбно, эту гипотезу подтверждало…

Боль становилась всё сильнее, только теперь она приобрела особенный, волнообразный характер. То накатываясь, то отпуская, она позволяла Тати отдохнуть от её железных объятий примерно в течении минуты.

Дверь в кабинет капитана Казаровой приоткрыл сквозняк, и Рита Шустова, проходившая мимо, случайно увидела её там, скривившуюся, прикусившую нижнюю губу, впившуюся ногтями в спинку стула, на который она оперлась.