Фабрика драконов - Джонатан Мэйберри

Геката облизнула полноватую нижнюю губу. Парис уже не в первый раз замечал, что зубы у нее и в самом деле острые. Может, втихомолку затачивает? А что, с нее, сумасбродки, станется.

Геката в задумчивости водила пальцем по ободку бокала; звук получался забавный. Постепенно на лице у нее проступила шаловливая улыбка.

— Что такое? — поинтересовался Парис.

— Есть одна идея.

— Насчет папика?

— Именно так. Слушай. Он теперь все равно знает, где мы находимся. Так почему бы вместо нанесения ответного удара нам не притвориться, будто мы два напуганных котенка и жмемся к родному папе, который нам нужен в час испытания?

— Что-то я не улавливаю…

— Почему бы нам не пригласить его сюда? — с недобрым лукавством усмехнулась Геката. — Скажем, что боимся и нам нужен его родительский совет, как защитить «Фабрику драконов» еще от одного нападения.

— А… ах ты, подлючка! — Парис шутливо погрозил ей пальцем. — А когда мы его сюда заманим…

— Отто — контрольный в башку, напашу — в карцер, а в «Деку» выслать пару команд берсерков, чтоб навели там шороху и всем яйца поотрывали.

— Только вот карцера у нас нет.

— Ничего, — успокоила сестра. — Построим.

Парис долго смотрел на нее проникновенным взглядом.

— Вот за что я тебя люблю, сестрица.

Притянув брата к себе, Геката жадно припала губами к его рту.

Ангар, Балтимор, Мэриленд.

Воскресенье, 29 августа, 5.31.

Остаток времени на Часах вымирания:

78 часов 29 минут.

— Евгеника, — пояснил, поворачиваясь к Глюку, доктор Кто, — это некий сероватый зазор между социальной философией и наукой об эволюции. Основы ее заложил на исходе девятнадцатого века Фрэнсис Галтон, кузен Чарльза Дарвина, а вообще у нее было много влиятельных приверженцев. Взять того же Герберта Уэллса, Бернарда Шоу, Джона Кейнса, да и мало ли кого еще. Ее поборники проповедуют передачу наследственных черт через интервенцию. Вмешательство, стало быть.

— Интервенция! — Грейс произнесла это слово как ругательное; все равно что «анальный зонд».

Кто не обратил внимания.

— Теория состоит в том, что, отфильтровывая нежелательные генетические элементы, дефекты и повреждения, можно произвести на свет человеческое существо более высокого порядка, способности и возможности которого будут несравненно выше, чем у рядовых особей.

— Скользкая, надо сказать, дорожка, — вновь заговорила Грейс, прежде чем Глюк успел отреагировать, — на которую ступают иные ученые мужи, если их можно так назвать, для насаждения своего примитивного социального детерминизма. Причем есть среди них и по-настоящему убежденные, которые в своих проповедях о евгенике лукаво прячутся за причинами, с виду, казалось бы, вполне благородными. Указывают, скажем, в своих заявках на гранты на какой-нибудь врожденный дефект и начинают элементарно лоббировать, оттеняя с выгодой для себя людские несчастья и страдание. Устраивают всякие ток-шоу, шумиху в СМИ — лишь бы пропиариться и обзавестись новой паствой, а потом стричь с нее купоны!

— Однобоко рассуждаете! — возразил Кто. — И если на то пошло, кому бы не хотелось устранить в себе тот или иной дефект? Любой разумный сострадательный человек согласится…

— Ой! Если бы конечной целью евгеники и впрямь было общее благо, я бы, не раздумывая, взялась за нее агитировать, — перебила Грейс. — А…

— Тихо, тихо, — попытался урезонить спорщиков Глюк. — Я от вас отстал на километр. Чего вы вообще так кипятитесь?

Но Кто, похоже, разошелся не на шутку.

— Вас послушать, так любые попытки скорректировать гены направлены исключительно на создание расы господ! Это несправедливо. Множество солидных генетических исследований направлено на предотвращение болезней, улучшение здоровья и силы организма, уменьшение человеческого страдания. И дело здесь совсем не в том, что за этим стоят фармацевтические и медицинские мегакорпорации. Тем более что предварительное финансирование серьезных евгенических исследований ведется такими неоспоримыми столпами бизнеса, как Фонд Рокфеллера, «Келлогс», Карнеги…

Грейс, казалось, вот-вот плюнет.

— Конечно, у кого-то из них намерения исключительно благие, но, доктор, нельзя же быть таким, черт возьми, наивным! Можно подумать, все, кто занимается медицинскими исследованиями, сплошь альтруисты!

— Стоп! — Я вскинул руку на манер дорожного инспектора. — Давайте-ка на этом сосредоточимся. А дискутировать о биоэтике будем после: времени нет.

— Времени действительно нет, — кивнул Черч. — И дело не только в этом. А в том, что интересующие нас исследования были нацелены не на выправление заячьей губы или аутизма. «Конклав» стремился к тому, чтобы рано или поздно добиться официальной, на государственном уровне, поддержки дискриминации, принудительной стерилизации генетически неполноценных, на их взгляд, людей и создание резерваций, где доживали бы свой век обреченные на вымирание расово-неполноценные народы.

— Вот, черт возьми, что я хотела сказать! — воскликнула Грейс с победоносным видом.

— Так получается… что это? — склонился ко мне Глюк. — Попытка создать главенствующую расу?

— Да, — вместо меня ответил Черч. — Перед нами исследования о чистоте расы, инспирированные нацистами и оказавшиеся в руках ученых, получивших доступ к продвинутым технологиям и методикам их внедрения. Иными словами, тех, кто спит и видит осуществление программы евгеники на практике.

— А ваш народ из «Свитка», получается, как раз этими деятелями и занимался? — уточнила Грейс.

— Да, — подтвердил Черч.

Глюк, что-то прикинув, сам себе кивнул.

— Ну а та добыча из «Глубокого железа» — это все исследования по евгенике?

— Не совсем. Многое там — педантично зафиксированные эксперименты по нанесению травм: избиения, членовредительство, все в таком духе. Это часть наследия Йозефа Менгеле по прозвищу Доктор Смерть — изучение пределов переносимости человеком травматического воздействия: проще говоря, изощренные садистские опыты. Все это якобы должно было помочь немецким солдатам выжить на поле боя, хотя здравому уму понять такое не под силу.

Говоря это, шеф красноречиво глянул на Кто, и тот теперь хотя бы держал рот закрытым. Объективности ради заметим, что и Грейс воздерживалась от язвительных ухмылок, способных спровоцировать наше биологическое чудо.

— Эксперименты, проводимые Менгеле, — продолжал Черч, — равно как и врачами-убийцами из других лагерей, вовсе не имели целью помощь немецким солдатам. До людей в окопах им не было дела. Юрген Фройнд подробно расспрашивал и бывших узников концлагерей, и их прежних надсмотрщиков, что не были казнены после Нюрнбергского процесса. Менгеле был движим своим личным безумием и неодолимой тягой перекраивать род человеческий по своему вкусу.