Холодные сердца - Антон Чиж

Лебедев беззаботно махнул одной рукой.

– Пусть знает нашу Россию во всех подробностях. Да и где ее в Петербурге держать? Не в Департамент же полиции сажать. Пусть дышит морским воздухом. Ей полезно. Правда, Фру-Фру?

Создание поняло, что речь о ней, и ответило таким движением бедрами, что Ванзаров решил на всякий случай не смотреть.

– Что ж мы стоим, идемте во «Французскую кондитерскую», здесь рядом, – заторопился он. – Мадемуазель дойдет?

– Не дойдет, так донесем, – сказал Лебедев, подхватывая ее за талию. Фру-Фру изящно охнула и, болтая ножками в шелковых туфельках, полетела над перроном.

В кондитерской она была посажена за отдельный столик, на котором появились горка с пирожными и чашечка кофе. Пролепетав «мерси», мадемуазель принялась уплетать, не интересуясь делами мужчин.

– Выкладывайте, – приказал Лебедев.

Ванзаров вынул записки Джека Невидимки и подвинул криминалисту.

– Что скажете?

Из желтого чемоданчика появилась лупа. Лебедев просмотрел обе, потер ногтем и повертел бумагу.

– Смотря когда нашли, – ответил он.

– Спасибо, я так и думал.

– Я же ничего еще не сказал! – удивился криминалист.

– Хотели сказать, что чернила старые, засохшие, писали не раньше чем полгода назад. Я прав?

– Ну, и зачем я вам тогда сдался? Сами все видите.

– Одно дело видеть, другое – знать точно благодаря вам, – сказал Ванзаров, вынимая потертую тетрадку и записку от Лукьяновой. – Понимаю, что нужно время, но сравните на скорую руку: чей почерк?

Лебедев положил записку Невидимки на раскрытую тетрадь, рядом – записку Жаркова и стал подчеркивать вилкой буковки там и тут.

– Сами сказали, нужно время…

– Просто скажите главное, – попросил Ванзаров.

– А вы как считаете?

Рядом с предупреждением Джека, что он «вернулся убивать», легла веселая записка тетке Марье с пожеланием не храпеть.

– Я бы сказал вот так…

– Стоило меня из Петербурга ради этого вызывать, – сказал Лебедев, пряча лупу. – Это все? Могу возвращаться с Фру-Фру под мышкой?

– Это только начало! Сейчас вам столько интересного покажу, – пообещал Ванзаров и поманил официанта. – Только решим, куда Фру-Фру девать. В прозекторской ей будет несколько скучно.

– О! Трупики! Что же вы сразу не сказали! Это другое дело! Старик Лебедев так соскучился! Два месяца никого не вскрывал. Надо его прямо с поезда к столу.

– Если хотите отдохнуть…

– Эх, Ванзаров! – его наградили отменным хлопком по спине. – Совсем нюх потеряли. Ничего, мы вас быстро в чувство приведем. Правда, Фру-Фру?

Мадемуазель томно улыбнулась и облизнула пальчик. Ванзаров заставил себя думать о деле. Барышня умудрилась проглотить дюжину пирожных. Прямо волчий аппетит в хрупком теле.

– Так что с ней делать? – напомнил он.

– Есть в этом милом городишке какие-нибудь дамские развлечения?

– Пляж подойдет?

– Нет, это слишком. Нельзя рисковать здоровьем местных мужчин… Да и Фру-Фру от каждого лучика прячется, будто вампир.

– Даже не знаю, что предложить, – задумчиво сказал Ванзаров. – Как насчет шляпного магазина?

Аполлон Григорьевич шлепнул по колену.

– То, что надо! Она до этой гадости большая охотница. Отвезем ее, оставим, и до вечера можно не беспокоиться. Правда, Фру-Фру, крошка моя?

Крошка сожмурилась и послала глазками такие горячие волны, что Ванзаров неизвестно отчего покраснел. Пора было избавиться от опасной штучки.

На площади, как всегда, был большой выбор извозчиков. Ванзаров уже хотел свистнуть, чтобы нежные ножки Фру-Фру не запачкались грубой землей. Но тут случилось событие из ряда вон.

В дальнем конце площади молодой человек озирался по сторонам, будто искал кого-то. Заметив Лебедева, что было не трудно, он принялся радостно махать. Аполлон Григорьевич уже приподнял шляпу, как вдруг, откуда ни возьмись, к юноше подбежала барышня в скромном платье и залепила такую пощечину, что бедняга еле устоял на ногах. Затем его наградили громким эпитетом «бабник» и плюнули в «бесстыжую рожу». Но этого было мало. Видно, день несчастливый выпал.

Не успела барышня убежать вся в слезах, как тут же явился упитанный юнец и дрожащим от волнения голосом прокричал: «Вы, сударь, подлец и негодяй! Я вас вызываю на дуэль!» После чего припечатал вызов новой пощечиной. Не больной, но обидной чрезвычайно. Он назвал себя Федором Стариковым, указал, где его найти, чтобы прислать секундантов, и удалился с гордым видом. А избитый остался посреди площади, одинокий и несчастный.

– Все, представление окончено. Третьего акта не будет, – сказал Ванзаров, наблюдая с интересом за происходящим. – Выход опереточного героя-любовника окончен.

Лебедев даже присвистнул. Фру-Фру подумала, что зовут ее, и томно улыбнулась. До ее ужимок никому и дела не было. Она надула губки.

– Ого! Какая тут бурная жизнь! – сказал криминалист с уважением. – Николя делает успехи. Даже мне в самые бурные годы не доставалось столько и сразу. Как подрос мальчик.

– Да уж, ваш ученик, – сказал Ванзаров.

– Неужели опять золотые рудники Маньчжурии?

– Что-то в этом роде. Богатый наследник без наследства.

– А мальчик входит во вкус!

– Придется вам быть секундантом.

– Да? Ну, надо так надо, – сказал Лебедев, закидывая чемоданчик и Фру-Фру в пролетку. – Постреляем на свежем воздухе. Может, свежих трупов настреляем.

– Вы уж постарайтесь, чтобы никто другой, кроме вас, в секунданты не влез, – сказал Ванзаров, деликатно устраиваясь рядом с извозчиком. Он боялся, что в пролетке его ждет слишком тесное соседство с бедрами Фру-Фру.

– Можете не беспокоиться, ваше благородие. Ну, ямщик, погоняй лошадей!

Николя сгорал от стыда. Жгло щеки и душу. Еще неизвестно, что больнее. Сейчас он так жаждал дружеского утешения… А Лебедев с Ванзаровым, как нарочно, сделали вид, что не знакомы с ним. Показали спины и запросто уехали на пролетке.

А его бросили! А какая-то мадемуазель конфетного вида – с ними!

Что за день такой с самого утра выдался?

Как только небесное создание упорхнуло за двери салона мадам Сюзон, не забыв послать воздушный поцелуй, Аполлон Григорьевич вздохнул с облегчением.

– Что-то умаялся я с этой неземной красотой, – сказал он, сдвинув шляпу на затылок. – Столько тонкости на одного меня многовато. Это как икру черную ложкой жрать. Сначала приятно, потом мутит.