Цена соли - Патриция Хайсмит

– Не говори так.

Подошёл официант, и Кэрол заказала чай. Терез машинально тоже.

– Ты меня ненавидишь, Терез? – спросила Кэрол.

– Нет. – До неё едва уловимо донёсся аромат духов Кэрол, эта знакомая сладость, которая теперь странным образом была незнакома, потому что не пробудила в ней того, что пробудила когда-то. Терез опустила на стол облатку со спичками, которую всё это время мяла в руке. – Как я могу тебя ненавидеть, Кэрол?

– Думаю, можешь. Какое-то время ты же меня ненавидела, правда? – произнесла Кэрол так, словно констатировала факт.

– Ненавидела? Нет. – Не совсем, можно было бы сказать. Но она знала, что Кэрол и так читает это у неё на лице.

– А теперь… ты совсем взрослая… со взрослой причёской и во взрослой одежде.

Терез посмотрела в её серые глаза – сейчас более обычного серьёзные и какие-то тоскливые, вопреки уверению гордой головы – и опустила взгляд, не в состоянии их постичь. Она по-прежнему прекрасна, подумала Терез с внезапно пронзившей её болью утраты.

– Я кое-что уяснила, – сказала Терез.

– Что?

– Что я… – Терез замолчала – её мысли неожиданно перебило воспоминание о портрете в Су-Фолсе.

– Знаешь, ты выглядишь очень изысканно, – сказала Кэрол. – Ты вдруг вышла наружу. К этому приводит избавление от меня?

– Нет, – быстро ответила Терез. Она нахмурилась, опустив глаза на чай, которого не хотела. Фраза «вышла наружу» вызвала мысль о рождении и смутила её. Да, она родилась после расставания с Кэрол. Она родилась в миг, когда увидела картину в библиотеке, и её сдавленный крик тогда был как первый крик младенца, которого вытаскивают на свет божий против его воли. Она посмотрела на Кэрол.

– Там была картина, в библиотеке в Су-Фолсе, – проговорила она. И рассказала Кэрол о картине, просто и без эмоций, как историю, случившуюся с кем-то другим.

И Кэрол слушала, не сводя с неё глаз. Кэрол наблюдала за ней так, как могла бы наблюдать издалека за кем-то, кому она не может помочь.

– Странно, – сказала Кэрол. – И жутко.

– Да. – Терез знала, что Кэрол понимает. Она также увидела в глазах Кэрол сочувствие и улыбнулась, но Кэрол не улыбнулась в ответ. Кэрол по-прежнему неотрывно на неё смотрела.

– О чём ты думаешь? – спросила Терез.

Кэрол взяла сигарету.

– А как по-твоему? О том дне в магазине.

Терез снова улыбнулась.

– Это было так чудесно, когда ты подошла ко мне. Почему ты подошла именно ко мне?

Кэрол помедлила.

– По такой заурядной причине. Ты была единственная, кто не так адски был загружен работой. И ещё, я помню, на тебе не было рабочего халата.

Терез расхохоталась. Кэрол всего лишь улыбнулась, но вдруг стала самой собой, такой, какой была в Колорадо-Спрингс, ещё до всего. В то же мгновение Терез вспомнила о подсвечнике в сумке.

– Я купила тебе это, – сказала она, протягивая подсвечник Кэрол. – Наткнулась на него в Су-Фолсе.

Собираясь сюда, Терез просто завернула его в тонкую белую бумагу. Кэрол развернула подсвечник на столе.

– По-моему, он очарователен, – сказала Кэрол. – Совершенно в твоём духе.

– Спасибо. Мне показалось, что он в твоём духе. – Терез посмотрела на руку Кэрол – большой палец и кончик среднего лежали на тонком ободке подсвечника, так же, как когда-то – на блюдцах кофейных чашек в Колорадо, Чикаго и местах, названия которых она успела забыть. Терез закрыла глаза.

– Я тебя люблю, – сказала Кэрол.

Терез открыла глаза, но не подняла взгляда.

– Я знаю, ты не чувствуешь того же. Да?

Первое её побуждение было – отрицать, но могла ли она? Она не чувствовала того же.

– Я не знаю, Кэрол.

– Это то же самое. – Голос Кэрол был тихим, выжидающим, она ждала либо подтверждения, либо опровержения.

Терез не сводила глаз с треугольных ломтиков поджаренного хлеба на тарелке между ними. Она подумала о Ринди. До сих пор она откладывала этот вопрос.

– Ты виделась с Ринди?

Кэрол вздохнула. Её рука отстранилась от подсвечника.

– Да, в прошлое воскресенье, в течение часа примерно. Видимо, она сможет приезжать ко мне пару раз в год на полдня. Раз в сто лет. Я полностью проиграла.

– Ты ведь вроде говорила, несколько недель в году.

– Ну да, но кое-что ещё произошло – приватно между мной и Харджем. Я отказалась давать многие из тех обещаний, о которых он просил. Его семья тоже внесла лепту. Я отказалась жить по списку дурацких обещаний, который они составили как список проступков – даже под страхом, что они запрут Ринди от меня, как от какого-то людоеда. Именно это они и сделали. Хардж рассказал адвокатам всё – всё, что им ещё не было известно.

– Боже, – прошептала Терез. Она представила себе, что это значит: Ринди приезжает в сопровождении глазеющей гувернантки, которую заранее предостерегли насчёт Кэрол, велели, вероятно, не сводить глаз с ребёнка, и ведь Ринди скоро всё это поймёт. Какая радость вообще от такого визита? Хардж… Терез не хотела произносить его имя. – Даже суд был добрее, – сказала она.

– Собственно, в суде я тоже мало что пообещала, отказалась и там.

Терез невольно и едва заметно улыбнулась – она была рада, что Кэрол отказалась, что вопреки всему она осталась такой гордой.

– Но это был не суд, на самом деле, просто обсуждение за круглым столом. Знаешь, как они сделали запись в Ватерлоо? Вбили в стену гвоздь – вероятно, сразу по нашем приезде.

– Гвоздь?

– Я помню, слышала, как кто-то стучит молотком. По-моему, это было тогда, когда мы только закончили принимать душ. Помнишь?

– Нет.

Кэрол улыбнулась.

– Гвоздь, который ловит звук, как диктофон. Этот человек снял соседний с нами номер.

Терез не помнила стука молотка, но ощущение насилия, надругательства вернулось, сокрушительное, разрушающее…

– Это всё позади, – сказала Кэрол. – Ты знаешь, я бы едва ли не предпочла совсем больше не видеть Ринди. Я никогда не буду требовать встреч с ней, если она больше не захочет со мной видеться. Я просто предоставлю это решать ей.

– Не представляю, чтобы она когда-нибудь не захотела тебя видеть.

Кэрол приподняла брови.

– Разве можно предсказать, что способен с ней сделать Хардж?

Терез промолчала. Она отвела взгляд от Кэрол и увидела часы. Было тридцать пять шестого. Хорошо бы попасть на коктейль до шести, подумала она, если уж вообще туда идти. Она специально оделась для вечеринки – новое чёрное платье с белым шарфиком, новые туфли, новые чёрные перчатки. Но насколько же сейчас вся эта одежда казалась неважной. Она вдруг подумала о зелёных шерстяных перчатках, которые подарила ей сестра Алисия. Они так и лежат в этой древней обёртке на дне сундука? Ей захотелось их выбросить.