Освобождение Ирландии - Александр Харников

— Мое правительство согласно на частичную передачу территорий Североамериканским Соединенным Штатам, кроме острова Ванкувер, который должен остаться под властью Ее Величества, а также Земли Руперта, которая никогда не была частью Орегонской территории.

Эвертс хотел что-то сказать, но его опередил сенатор Хоар, который, брызжа слюной, завопил:

— Вы, кажется, ничего не поняли, господин посол. У вас нет шансов. Остров Ванкувер должен принадлежать нам. Вам это понятно?

— Тогда мне придется еще раз связаться с моим правительством, — спокойно ответил граф Торнтон, хотя внутри у него все кипело. — Но что же насчет Земли Руперта?

— Если вы согласитесь на остальные условия, то, так и быть, оставим ее вам, — стараясь сгладить бестактность сенатора Хоара, произнес госсекретарь Эвертс.

«Да, конечно, — подумал Торнтон, — ваша щепетильность при выполнении обещаний известна всем. Но что ж поделаешь… Не зря же старики-римляне говорили: горе побежденным».

А сенатор Хоар продолжал:

— У вас же есть телеграфный аппарат? Телеграфируйте немедленно. И укажите, что в противном случае наши войска начнут операцию по освобождению этих территорий. Ждем вас.

Торнтону ничего не оставалось делать, как пойти к телеграфному аппарату и настучать телеграмму с соответствующим содержанием. Теперь оставалось только ждать, ответ на это сообщение мог прийти только через несколько часов.

18 мая 1878 года, утро.

Лондон. Букингемский дворец

— Джентльмены, — устало произнес председательствующий принц-регент, — должен вам сообщить, что, как говорят русские, «беда ни приходит одна», и вслед за тиграми и медведями претензии к нам начали предъявлять шакалы. Я имею в виду наших бывших заокеанских подданных, набравшихся наглости потребовать у нас провинцию Британская Колумбия, которую они называют Северным Орегоном, и территорию Земли Руперта, лежащую еще восточнее Британской Колумбии…

Тяжело вздохнув, принц-регент медленно зачитал так называемый «Ультиматум Эвертса». Когда он закончил чтение, то в комнате наступила мертвая тишина, в которой было слышно, как в оконное стекло стучит перезимовавшая муха, желающая выбраться из этой душной комнаты к ласковому солнцу и к голубому весеннему небу. Только ей одной было все равно, а остальные присутствующие понимали, что их страна катится по наклонной, и вскоре претензии к ней начнут предъявлять даже племена ашанти из Центральной Африки.

После того, как молчание затянулось до неприличия, принц-регент снова вздохнул и произнес:

— Джентльмены, нам следует помнить, что согласно их «Манифесту Очевидной Судьбы», опубликованному еще тридцать с лишним лет назад Джоном О’Салливаном в статье «Аннексия», предназначение Америки заключается в том, чтобы получить в свое владение весь континент, а доктрина Монро предусматривает противостояние попыткам любой европейской державы восстановить контроль над своими колониями, правительства которых объявили независимость. Американских колоний, прошу вашего прощения…

— Но что все это значит для нас? — спросил архиепископ Кентерберийский.

— Если вы имеете в виду эту их «Доктрину очевидной судьбы», — прорычал первый лорд Адмиралтейства, — то…

— Не «Доктрину», а «Манифест», — поправил первого лорда Уильям Гладстон. — «Доктрина» была у Монро, точнее, у его секретаря. А у вот у «очевидной судьбы» все же был «Манифест»…

— Ладно, черт меня возьми со всеми потрохами, — согласился с премьером первый лорд, — пусть будет «Доктрина Монро». Ну, перепутал, с кем не бывает. Они там себе понапридумывали всякой ерунды, а мы должны все это запоминать. Так вот, на самом деле «Доктрина Монро» гласит, что если в Оттаве какой-нибудь политический флибустьер соберет с полтысячи вооруженных сторонников и захватит власть, то Североамериканские Штаты тут же должны признать его правительство и оказать этому новорожденному «государству» военную и политическую помощь. А нам вмешиваться в это будет запрещено, поскольку, согласно этой доктрине, Америка — это зона, закрытая для вмешательства европейских держав. И если мы вмешаемся, то эти наши бывшие колонии объявят нам войну. И именно об этом и идет речь в их ультиматуме. План у них простой. Сначала аннексия Британской Колумбии, которая покажет, что мы слабы и не можем дать отпор, потом их наемники устроят переворот в Оттаве, и затем, как это было уже много раз, марионеточное правительство объявит о присоединении канадских провинций к Североамериканским Соединенным Штатам.

— Могу добавить, — сказал Гладстон, — что, переварив такой жирный кусок, как Канада, янки снова начнут оглядываться в поисках плохо лежащих территорий неподалеку от их границ. Но нас это волновать уже не должно, потому что если вместо Британской империи в мире возникнет Североамериканская, то рано или поздно корабли янки пересекут океан для того, чтобы превратить то, что осталось от Британии, в свою колонию, точно так же, как сто лет назад они сами были нашими колониями.

— Вот именно, Уильям, — согласился принц-регент, — аппетит к янки придет во время еды, а Канада обратится в арену величайшей трагедии, какую только знало человечество. Я имею в виду американских аборигенов и потомков смешанных браков наших и французских колонистов с их женщинами, которых кровожадные янки обязательно примутся истреблять до последнего человека, или высылать в неплодородные земли, как это они сделали со своими индейцами, после того, как забрали их земли. Кровь по канадской земле польется рекой, и даже если мы умоем руки, то все равно она останется на нашей совести.

Принц-регент немного помолчал, а потом продолжил:

— Нет, джентльмены, я не страдаю излишним человеколюбием, но эти люди имеют британское подданство, и в какой-то мере мы тоже отвечаем за их будущее. Если мы бросим их в беде, то растеряем последние остатки политического авторитета и скатимся в ту же клоаку, в которой сейчас находится некогда могущественная Испанская империя, — то есть станем третьеразрядным европейским государством с остатком колоний, которое нигде и ни на что не влияет. Да и эти остатки у нас тоже очень быстро отберут, потому что тогда всегда найдутся желающие прибрать к своим рукам те территории, суверенитет над которыми не может быть подтвержден военной силой.

— Вы правы, ваше королевское высочество, — кивнул архиепископ Кентерберийский, — если мы поступим так, как хотят этого янки, то навсегда потеряем и уважение людей, и милость Господа нашего Иисуса Христа. Во время той истории с Ирландией он и так был не на нашей стороне, ибо тогда нас вели такие богомерзкие чувства, как гордыня, алчность, гнев и страсть к убийствам и насилиям. Сейчас, если мы примем «Ультиматум Эвертса», то мы будем выглядеть в Его глазах ничуть не лучше, ибо главными мотивами для такого решения у нас будут лень, страх и уныние перед неблагоприятно сложившимися обстоятельствами.

— Да, это так, — подтвердил первый лорд Адмиралтейства, должность которого в последнее время стала чисто номинальной, — но, ваше преосвященство, что мы сможем противопоставить янки в столь отдаленном уголке нашей планеты, когда у нас и в метрополии недостаточно войск для защиты ее от иностранного вторжения? У нас нет армии, у нас нет флота, у нас нет ничего, а янки говорят, что стянули к границам Британской Колумбии почти всю свою проклятую армию. Вот вы, ваше преосвященство, говорите: «лень, страх и уныние», но что вы прикажете выставить против янки вместо сильной и боеспособной армии, неужели «трудолюбие, храбрость и воодушевление»?