Геракл без галстука - Дмитрий Смирнов

Если кто видел Марину Хлебникову в клипе на астрономическую песню «Солнышко мое», то он имеет полное представления, как облизывалась Омфала, оглядываясь на сидевшего в ее колеснице героя, когда везла Геракла в свое графство. Изначально было ясно, что такого мужчину царица приобретала явно не для чистки конюшен и не для охраны амбаров, но даже самые скромные слухи об устраиваемых Омфалой бесчинствах, просачивавшиеся в течение последующего года в прессу, потрясали воображение обывателей.

Как уже выражал свою надежду автор, основным читателем этой книги должен быть уже взрослый человек, поэтому какие-то подробности, как просят из зала, привести, несомненно, можно. Но надо быть при этом максимально осторожным, иначе по вине разнузданного воображения эллинской нимфоманки книгу придется продавать исключительно запечатанной в целлофан в соседстве с журналами известного содержания. А кому же из нормальных авторов хочется сокращать свою аудиторию до столь специфичной социальной группы?

Одним из самых невинных развлечений, устраиваемых Омфалой со своим крепостным, была полоролевая игра с переодеваниями. Неизвестно, играли ли наши герои в такие традиционные и практически канонизированные немецкими кинематографистами забавы, как «Медсестра и пациент», «Учитель и школьница, не выучившая урок», «Бригадир и криво положившая шпалы шпалоукладчица». С поличным их застали лишь однажды в самом начале этого пути, а продолжения разоблачений не последовало.

Следует заметить, что, несмотря на неистовство папарацци и репортеров желтой прессы, охрана дворца лидийской царицы была поставлена на высоком уровне и публике приходилось довольствоваться преимущественно криво истолкованными и не вызывающими большого доверия слухами. Как, например, интервью с получившей расчет горничной («Я поутру захожу в спальню прибраться, а там паленой резиной несет и от упаковок из-под «дюрексов» ажно в глазах рябит») или расчетливо подпоенным садовником («И кажный вечер или с балкона такие крики несутся, или в фонтане надумают забавничать, а третьего дни мне всю клумбу с флоксами измяли, ненасытные»).

Свидетельство реального очевидца общественности удалось получить лишь однажды, когда в загородное имение Омфалы пробрался известный похабник Пан. Верить ему на слово было глупо, но, во-первых, другого живого свидетеля оргий Геракла с хозяйкой ждать все равно не приходилось, а во-вторых, сам внешний вид интервьюируемого подтверждал, что этот парень не врет.

Бог стад и лесов Пан имел мало общего с олимпийской элитой и был, несмотря на свою неоднозначную внешность, гораздо милее любого из напыщенных небожителей. И если бы подлый Эрот однажды, забавляясь, не ткнул его своей дурацкой стрелой, козлоногий вообще был бы милейшим из созданий, имеющих отношение к божествам Греции. А из-за подлой стрелы маленького негодяя бушующая кровь заставляла несчастного вступать в конфликт между пониманием своей, мягко говоря, невзрачности и осознанием, что противиться зову, скажем так, сердца, — невозможно.

Собственно говоря, именно очередной порыв, направленный на этот раз в сторону Омфалы, и заставил Пана пуститься в тяжкое приключение. Увидев с холма Геракла с хозяйкой, прогуливающихся под ручку по загородному имению, Пан загорелся страстью, разогнал вертевшихся вокруг нимф и с криком: «Влюблен, я снова влюблен!» — вприпрыжку бросился вниз. Но даже этот легко теряющий свой небольшой разум субъект понимал, что соваться к предмету страсти, когда рядом ошивается такой здоровый детина, совершенно неразумно. И до поры Пан ограничился подглядыванием за парочкой из кустов, благо у бога лесов проблем с маскировкой на местности не возникало.

Посмотреть же было на что. Дойдя по парку до одного из укромных гротов, Омфала с Гераклом вошли внутрь, где царица приказала своему подчиненному раздеться. Когда вся одежда героя, включая дубину и сандалии, была сложена в углу, леди сняла с себя все свое модное тряпье и велела Гераклу надеть его, несмотря на разницу в размерах. После чего ему было велено взять прялку и сесть к окошку. Сама же Омфала нацепила шмотки партнера и, размахивая по мере сил дубиной, подступила к скромно сидящему на ложе трансвеститу. Далее, если верить рассказу вуайериста, началась очередная ролевая игра «Грубый варвар врывается в дом и насилует беззащитную поселянку», подробности которой мы вынуждены, несмотря на нетерпение зала, все же опустить из цензурных соображений.

Увиденное настолько завело впечатлительного Пана, что он едва дождался, пока любовники вернутся в дом и разойдутся по своим спальням. Причем грот они покинули прямо как были, то есть в остатках одежды, натянутой на себя в начале шоу. Когда не знающий расположения комнат Пан ощупью в кромешной тьме пробирался по дому, он тщил себя надеждой, что в темноте Омфала может принять его за кого другого и быть оттого к нему благосклонна. Забравшись в спальню, он нащупал рядом с ложем шелковые одежды царицы и от мысли, что та спит сейчас в метре от него совершенно обнаженной, придя в небывалое возбуждение, нырнул под одеяло.

Где его ждало немалое разочарование. Вместо очаровательной ножки женщины мечты Пан нащупал волосатую ножищу, немногим уступающую по шерстистости его собственной. И эта нога отреагировала на нежное прикосновение трепетных Пановых ручек совсем не так, как ожидал ловелас. Ошибочно принятый любодеем за девицу Геракл так пнул охальника, что остановиться в своем полете тот сумел, лишь ударившись о стену, которую едва не пробил рожками.

На грохот сбежались слуги с факелами и сама Омфала, что характерно одетая. Обнаружив лежащего ниц Пана, собравшиеся пришли сначала в недоумение, а затем, когда разобрались что к чему, смеялись над незадачливым ходоком так, что Евгений Петросян от зависти наложил бы на себя руки. Приведенный в чувство и выставленный за ворота Пан с досады рассказал все дежурившим на выходе журналистам. И история, попав в СМИ, пошла кочевать по миру.

Вообще увидеть Пана в смущенном состоянии мало кому удавалось, поскольку в смущение, а чаще даже и в смятение окружающих приводил он сам. Обладая от рождения незлобивым нравом, он, тем не менее, был награжден природой еще и необыкновенным голосом, повысив который, мог повергнуть в ужас практически любого. Чем неоднократно пользовались в критических ситуациях олимпийские боги.

Пару раз Пан выручал из очень крупных неприятностей даже самого Зевса. Именно он спас руководителя Олимпа в единственный в истории момент, когда тот потерпел поражение в битве и был, можно сказать, на краю.

Жутчайшая тварь, прародитель всех драконов Земли — дракон Тифон, про которого плетут такие небылицы, что здравомыслящему человеку неловко даже их пересказывать, бросил вызов правителю мира. Огромный даже по эллинским, растянутым прочими чудовищами меркам, стоголовый, огнедышащий, с размахом крыльев в полторы версты, Тифон решил однажды, что пора уже серьезному парню занять пост номер один на этом свете, и форсированным маршем пошел на Олимп.

Когда боги узрели, какое чудище движется в их сторону, на Олимпе возникла паника, как в средневековом городе при приближении татаро-монголов. Небожители попрятались кто куда, постаравшись сделать все, чтобы их не узнали. Зевс превратился в барана, Аполлон — в ворона, Дионис — в козла, Гера — в корову, в общем, кто в кого. Даже Арес предпочел переждать военную годину в обличье вепря за поиском желудей, и лишь Афина сохранила хладнокровие. Именно она, дав пинка барану, привела Зевса в чувство и сподобила на борьбу с захватчиком.