Геракл без галстука - Дмитрий Смирнов

— А небо мы куда положим? На шкаф? — Титану было обидно даже не столько за себя, сколько за неуважение к своему труду. Поэтому в последнюю фразу он вложил весь сарказм: — Схожу, если ты за меня тут подежуришь.

— Подежурю, — ответил Геракл, отбросил дубину и лук и начал снимать с себя львиную шкуру. Вторая реплика обидела Атланта даже больше первой. Как если бы безногому инвалиду предложили сбегать за пивом, пока на его тележке с колесиками мальчишки будут кататься с горки. Решив проучить наглого смертного, титан нагнулся и опустил небесный свод на плечи Геракла. Герой крякнул, но на ногах устоял.

Жук-носорог, доведись ему увеличиться до размеров человека, смог бы поднять вес в 55 тонн. Сколько весило небо над Африкой во втором тысячелетии до нашей эры, разумеется, никто сказать не может. Но, надо полагать, немало, если именно за способность Атланта удерживать его на весу всякий невыполнимый, на взгляд со стороны, труд с тех пор стали называть титаническим.

Неудивительно, что увиденное потрясло Атланта. Простой смертный взял на себя груз, который считался до сих пор по плечу лишь сильнейшему представителю сильнейшего из населявших планету родов. Но неожиданная легкость в теле подтверждала, что случившееся не сон и что груз действительно держит за титана кто-то другой. Атлант, по-прежнему находясь под впечатлением, дошел до сада Гесперид, отогнал онемевшего от удивления дракона и принялся рвать яблоки.

Короткая прогулка по приусадебному участку позволила Атланту размять не только руки-ноги, но в какой-то степени и мозги. И за эти полчаса в голову освободившегося от груза повседневных забот титана успели залезть несколько интересных мыслей. И, очевидно, они настолько пришлись по вкусу Атланту, что по возвращении к месту работы даже такой прямолинейный субъект, как он, готов был хитрить и изворачиваться, лишь бы не провести остаток жизни под гнетом.

Однако, в отличие от Геракла, он в обучении у Автолика не бывал и потому ничего умнее, чем предложить гостю свои услуги в доставке яблок в Микены, изобрести не сумел. Титан простодушно высказал мнение, что герой, вероятно, успел уже порядком утомиться, блуждая по долинам и взгорьям Западной Европы и ее окрестностей. И он, Атлант, — исключительно из заботы о Геракле — готов взять на себя трудный путь до Микен и обратно. Он отнесет яблочки до получателя и вернется. А Геракл отдохнет за это время от странствий, загорит, наберется сил и пойдет, куда ему заблагорассудится, уже свободным человеком. Более неуклюжую попытку обмануть трудно даже представить, и Атлант это понимал и сам. Каково же было удивление прямолинейного титана, когда Геракл неожиданно принял это предложение.

— Я сам хотел об этом попросить, но только думал, что тебе нельзя оставлять пост, — ответил ученик хитрейшего из жуликов. — Чем ноги бить через два континента, конечно, я тут постою. Только подушечку себе из шкуры на плечи сделаю, а то больно уж небо сегодня холодное, да и жестковато оно.

Атлант с энтузиазмом принял на плечи небосвод и в третий раз за короткое время был удивлен поступком гостя. Вместо того чтобы сооружать из останков Немейского льва какое-то подобие подушки, герой деловито повязал шкуру на плечи, собрал свои пожитки, взял яблоки и раскланялся. Тут Атлант, наконец, понял, что Геракл его просто подставил. Кстати, именно после этого случая выражение стало употребляться в его нынешнем значении.

Геракл же, читая нараспев: «Когда на сердце тяжесть и холодно в груди, к ступеням Эрмитажа ты в сумерках приди», с завернутыми в платок яблоками двинулся в сторону Греции. Вслед ему раздался лишь тяжелый вздох и печальное:

— Если что — заходи, я всегда здесь!

Но ни Гераклу, ни кому-то другому уже более никогда не суждено было еще раз снять с плеч Атланта небывалый груз. До конца своих дней он держал небосвод, не сделав больше ни шага по земле и ни разу не опустив рук.

Геракл же вместе с небом избавился и от тянувшейся двенадцать лет унизительной и никому не нужной службы, свалившейся на него из-за сварливого характера глупой богини. Он с лихвой перевыполнил отведенную ему норму, вместо десяти подвигов совершив двенадцать, но большинство из этих геройств не принесло никому никакой пользы.

Последний подвиг тоже оказался бессмысленным. Эврисфей, которому вкушать яблоки богов не полагалось по должности, отказался взять добытые фрукты, велев Гераклу отнести их куда угодно, только подальше от Микен. Гераклу чужого было не нужно, и яблоки забрала Афина. Но и она не смогла ими воспользоваться, и в итоге плоды вернулись туда, откуда были взяты. В сад Гесперид.

Но когда это произошло, с крыльца Эврисфеева дворца наконец-то раздалось оглушительное: «Fre-ee-do-om!», от которого в самых дальних уголках Эллады вздрогнули те, кто в разное время унижал Геракла. Даровав свободу Прометею и хоть всего на час, но, освободив Атланта, величайший из героев обрел свободу и сам.

На ступеньках Эврисфеева палаццо принято обычно завершать рассказ о странствиях и приключениях Геракла. Во всяком случае, по мнению школьных учебников истории культуры, после мордования Цербера и набега на приусадебное хозяйство старушек Гесперид герой скоропостижно завершает свою карьеру и далее в полном расцвете сил занимается неизвестно чем.

Делается это, очевидно, для того чтобы школьники, у которых почетный долг перед Родиной еще впереди, не задумывались, что есть жизнь и после армии. Но поскольку наша книга предназначена (по крайней мере, на это надеется автор!) для уже вполне половозрелых читателей, то можно открыть и эту тайну. Геракл, спустившись со злополучного крыльца, не растворился в пространстве, а посмотрел по сторонам, вздохнул воздух свободы поглубже и пошел на вокзал, узнать, во сколько отбывает ближайшая электричка на Фивы. Где его заждались престарелая мамаша Алкмена и немолодая уже женушка Мегара.

В общем, рассказ о постэврисфеевской жизни Геракла можно начать на манер сказки про огниво: шел солдат со службы домой. За тем исключением, что роли волшебника из зажигалки, капризной принцессы и злых собак с глазами из тарелок праздничного сервиза на восемь персон и двенадцать обычных гостей снова будут играть олимпийские боги. Труппа, не желавшая покидать подмостки три тысячи лет, да и сейчас еще норовящая иногда вскарабкаться на сцену.

— Чем думаешь заняться? — спрашивали знакомые прибывшего домой героя.

— Дембель. Не отгулял еще, — смущенно отвечал Геракл.

И тут же доказывал это на практике, втянув в дело отгуливания чуть ли не большую часть мужского населения города. Фивы ходили ходуном. Сограждане, попав под влияние вернувшегося к родным пенатам неформального лидера, манкировали зачастую не только утренним выходом на работу, но и вечерним приходом домой. Объясняя это женам удивительной силой воздействия Геракла на окружающих:

— Немейский лев перед ним не устоял, чего ж ты от меня хочешь, дорогая!

Геракл разошелся настолько, что даже развелся с Мегарой. Мотивировал он это сразу несколькими доводами. Во-первых, говорил герой собутыльникам, она напоминает мне о трагически погибших детях. Она не виновата, конечно, но ведь напоминает! Во-вторых, когда мы женились, не было никаких добрых предзнаменований. Никаких! А это угнетает. И, в-третьих, в моем возрасте нужна жена помоложе.