Царство полуночи - Крис Мари Грин

— Джулия может подтвердить?

— Фрэнк исказил сознание Служанки… вроде бы. К сожалению, мы не можем узнать, что произошло на самом деле, так что пока приходится верить рассказу Эвы.

Да, с этим не поспоришь: они видели только начало выступления «убийцы-вампира», а потом эфир прервался, а Сорину так и не удалось связаться с группой Стражей, которые находились в Верхнем мире, — для Наития они были слишком слабы.

Однако… Мастер опять обдумывал историю Эвы: неужели сын намекает, что актриса промыла мозги Служанке? Нет, Эва на такое не способна. Сорин не знает Эву Клермонт так хорошо, как Бенедикт.

Сын словно подслушал его мысли.

«Опасность в следующем: Доун Мэдисон известно, что ее мать жива. Эва выдала себя, а Доун разгуливает на свободе. Мастер, мы же собирались все устроить иначе. Сначала охотница должна попасть к нам и лишь потом встретить мать».

«Сорин, Лимпет на грани краха. Пусть атакует».

«А вдруг нам угрожает не только он? Своей беспечностью Эва могла выдать наше присутствие другим врагам, о которых мы и не догадываемся!»

Бенедикт отрицательно покачал головой. Сегодня он одержал сокрушительную победу, теперь его никому не одолеть. «Доун нам не помешает. Она совсем одна, как и Лимпет».

Сорин помолчал.

— Да, Эва упомянула, что охотница разочаровалась в своем боссе…

— Разочарование приведет Доун в лоно семьи. Нам поможет еще один человек из Верхнего мира — Мэтт Лониган. Ты же знаешь, что я использую его внешность как прикрытие.

Едва Доун появилась в Лос-Анджелесе, как Бенедикт организовал весь этот маскарад. Он мог перевоплощаться в кого угодно, так почему бы не использовать свои возможности в интересах дела? «Мэтт» должен был посеять в душе Доун сомнения и недоверие к коллегам — так все и вышло тогда, когда они встретились на месте убийства Клары Монаган. «Мэтт» ее очаровал и отвел подозрения от настоящих вампиров.

Помощь «Мэтта» была неоценима.

Кроме того, Бенедикт скучал по охотнице. Он придумал, как использовать Доун в интересах Подземелья, и оправдывал растущую привязанность к девушке возможной выгодой. Целый месяц, во время режима строгой изоляции, он мог ей только звонить. Придумать, почему он столь долго отсутствовал, оказалось проще простого.

Все было очень легко!

Участие в спектакле доставляло Мастеру несказанное удовольствие, хотя Сорин и не одобрял его затею. Бенедикт соблюдал стопроцентную осторожность. Сыну пришлось смириться — все эти авантюры пробудили у отца интерес к жизни. Кто оспорит его право жить, как нравится?

Сорин замолчал. Склонив голову, он думал об Эве.

— Ты слишком ей доверяешь, — наконец заметил молодой вампир.

Бенедикт с любовью смотрел на Эву Клермонт, прекрасного белокурого ангела, и сердце Мастера переполняла радость: вот оно, воплощение подлинной красоты! Он не обратил внимания на взгляд, который актриса устремила на Фрэнка, — взгляд, полный жгучего желания. В ее присутствии старый вампир испытывал тот же восторг, какой охватывал его когда-то в храме.

— Я доверяю ей целиком и полностью, Сорин.

— Разумеется, Мастер. Но ты же знаешь Избранных! Они покорили своим лицедейством весь мир. Представь, вдруг ты тоже во власти их очарования?!

Бенедикт чувствовал, что начинает злиться.

— Ты постоянно твердишь одно и то же! — Мысли вампира звучали, словно глухое рычание. — Не я ли все это создал, а?

Сын не ответил. Мастер расценил молчание как знак согласия и смягчился.

— Или ты обрадуешься только тогда, когда я принесу голову Лимпета, насаженную на кол?

Сорин взглянул на одностороннее окно-зеркало и улыбнулся создателю.

— О! Еще как обрадуюсь!

— Что ж, пора избавиться от нашего врага… не привлекая внимания, как обычно.

Сорин рассмеялся. Эва отвлеклась от безмолвствующего мужа, посмотрела вампиру в лицо, взглянула на окно и вызывающе вздернула подбородок. При виде объекта своего обожания Мастера охватил священный трепет. Забыв об осторожности, повелитель приник к стеклу.

Доун, спотыкаясь, взбежала на порог офиса агентства «Лимпет и партнеры»; неожиданно вспыхнувший ультрафиолетовый свет резанул глаза.

Оглушительно бахнув дверью, охотница влетела внутрь и позвала:

— Кико!

Вопль прозвучал так истошно, словно Доун висела над пропастью, что, пожалуй, отчасти было правдой. Все утратило смысл. Ей казалось, только собственная гибель поможет исправить ситуацию. А затем можно заново восстать из пепла. Ее тоненький голосок тонким эхом разлетелся по дому.

Почему же все молчат?!

Доун разозлилась и кинулась к дверям, ведущим в лабораторию Брейзи. Она не сомневалась, что там закрыто, но хотела на всякий случаи проверить. Она молотила дверь кулаками, пинала ногами и испытывала какое-то мазохистское удовольствие, вымещая на ней свое горе.

Охотница безостановочно лупила равнодушные доски, еле сдерживая подступающие рыдания.

— Черт! Черт, черт! — Она лягнула дверь пяткой, еще раз и еще, а потом, выдохшись, обессилено прислонилась к ней затылком. — Черт… бы… все по… брал…

Раздался щелчок. Доун вздрогнула. Дверь медленно открывалась. Тяжело дыша, охотница ждала, что будет дальше. Брейзи охраняла свою вотчину так же ревностно, как спецслужбы — секретный оружейный завод. Доун могла лишь строить догадки, одну другой невероятнее, что происходит в недрах лаборатории. Какие научные эксперименты и фантастические изобретения скрывали эти стены? Запрятав страдания поглубже, девушка вытерла слезы и шагнула внутрь.

Спускаясь по каменным ступеням, она услышала непонятный зудящий звук. Лестницу подсвечивал безжизненный голубоватый свет, и чем глубже девушка спускалась, тем интенсивнее он становился. Одной рукой она держалась за гранитную стену.

З-з-з-з-з-з-з-з-з…

Жужжание оглушало, но Доун не рискнула заткнуть уши. Не обращая внимания на боль в кисти, она размотала верную цепную плеть…

У подножия лестницы пальцы охотницы разжались, оружие выскользнуло и упало на пол.

Голубое свечение исходило от потолка, имитирующего настоящее небо; в неоновой лазури «плыли» нарисованные облака. Вдоль стен выстроились заброшенные хозяйкой компьютеры и прочее лабораторное оборудование: на металлических столах лежали новые разработки Брейзи, которые она уже не завершит; суперсовременные механизмы, предназначенные неизвестно для чего — по крайней мере Доун вообще не представляла, что с ними можно делать. Рядом с аккуратно заправленной белой кроватью пристроился накрытый кружевной скатертью столик, на котором стояла лампа и фотографии маленькой Брейзи с бабушкой.

Доун подошла ближе и взяла один снимок. Невыносимая боль раздирала ее изнутри, словно ребра сомкнулись вокруг сердца в тугое кольце и сжимали его, сжимали…