Таинственный мистер Кин - Агата Кристи

Мистер Саттертуэйт неподвижно сидел среди выкриков иаплодисментов. Наконец он встал и вышел из зала. На пути ему встретиласьвзволнованная, разгоряченная Молли Стэмуэлл — она принимала комплименты, —потом Джон Денмен, который пробирался сквозь толпу с по-новому горящимиглазами. Молли подошла к Джону, но он, едва ли сознавая, что делает, отстранилее: он искал другую.

— Моя жена… Где моя жена?

— Кажется, она вышла в сад.

Однако отыскал ее в конце концов не он, а мистерСаттертуэйт. Она сидела на каменной скамье под кипарисом. Приблизившись к ней,престарелый джентльмен повел себя по меньшей мере странно. Он встал перед неюна колени и поднес ее руку к губам.

— Ах, — сказала она. — Вам понравилась, как я танцевала?

— Вы танцевали так, как вы танцевали всегда, мадамКарсавина.

Она затаила дыхание.

— Значит, вы догадались?

— На свете есть лишь одна Карсавина — и, однажды увидев, ееуже невозможно забыть… Но почему? Скажите, почему?..

— А что еще я могла сделать?

— То есть?.. Объясните!

— Мне кажется, вы должны понять — вы ведь знаете жизнь. —Она говорила очень просто. Теперь все для нее было просто. — Видите ли, великаябалерина может, конечно, иметь друзей, возлюбленных — только не мужа. А Джон…Он ни о чем таком даже слышать не хотел. Он хотел, чтобы я принадлежала ему всяцеликом, как никогда не могла бы принадлежать Карсавина.

— Я понимаю вас, — сказал мистер Саттертуэйт. — Я васпонимаю. И вы подчинились?

Она кивнула.

— Вы, должно быть, очень сильно любили, — тихо сказал он.

— Вы так решили, потому что я пошла ради него на такуюжертву? — рассмеялась она.

— Не только поэтому. Еще потому, что вы пошли на нее с такимлегким сердцем.

— Да… Возможно, вы правы.

— И что же теперь? — спросил мистер Саттертуэйт. Улыбкасошла с ее лица.

— Теперь? — Она немного помолчала, потом, повысив голос,сказала куда-то в темноту: — Это вы, Сергей?

Князь Оранов вышел из-под деревьев на освещенную лунойлужайку. Он взял ее за руку и без смущения улыбнулся мистеру Саттертуэйту.

— Десять лет назад я скорбел по Анне Карсавиной, — простосказал он. — Для меня она была как… мое второе «я». Сегодня я снова ее нашел —и больше уже с ней не расстанусь.

— Ждите меня через десять минут в конце улицы, — сказалаАнна. — Я приду.

Оранов кивнул и снова отступил в темноту. Балеринаобернулась к мистеру Саттертуэйту. На губах ее трепетала улыбка.

— Друг мой, вы как будто чем-то недовольны?

— Кстати, — не отвечая на вопрос, сказал он, — вы не виделисвоего мужа? Он искал вас.

Легкая тень пробежала по ее челу, однако голос звучалтвердо:

— Что ж… Очень возможно.

— Я видел его глаза. В них… — Он осекся.

Но Анна не дрогнула.

— Ничего удивительного. Волшебная музыка и лунный светпробудили ушедшие воспоминания… Но это лишь минутная слабость — не более. Скоропройдет.

— Стало быть, мне не нужно ничего говорить? — Онпочувствовал себя старым и утомленным.

— Десять лет я жила с тем, кого любила, — сказала АннаКарсавина. — Теперь я ухожу с тем, кто все эти десять лет любил меня.

Мистер Саттертуэйт ничего не сказал. Ему действительнобольше нечего было сказать. К тому же такое решение представлялось ему самымпростым… Вот только оно ему почему-то совсем не нравилось… На плечо ему сновалегла ее рука.

— Вы правы, друг мой… Но третьего не дано. Каждый хочетповстречать идеальную, вечную любовь. Но звучит музыка Арлекина… Ни одинвозлюбленный не идеален, потому что все смертны. А Арлекин — он невидим, онвсего лишь миф, фантазия, разве только…

— Что? — спросил мистер Саттертуэйт. — Разве только что?

— Разве только имя его — Смерть.

Мистер Саттертуэйт вздрогнул. Она отступила в сторону ирастворилась в темноте.

Неизвестно, сколько он так просидел, но внезапно до негодошло, что он теряет драгоценные минуты. Он вскочил и засеменил по дорожке. Онне задумывался, куда направиться: его влекло туда помимо воли.

Выбежав на улицу, он проникся странным ощущением нереальности.Волшебный лунный свет, волшебная ночь… И две фигуры, медленно идущие по улице вего сторону.

Оранов в костюме Арлекина — так мистер Саттертуэйт подумал впервое мгновение. Но когда они проходили мимо него, он понял, что ошибся. Этотстройный силуэт, эта легкая раскачивающаяся походка могла принадлежать лишьодному человеку — мистеру Кину.

Легко, словно не касаясь земли, они прошли дальше по улочке.Вскоре мистер Кин оглянулся, и мистер Саттертуэйт, к своему изумлению, увиделне лицо мистера Кина, а чужое, незнакомое… Хотя нет, не совсем незнакомое. Ахда! Таким, вероятно. Могло быть лицо Джона Денмена до того, как он былизбалован и обласкан жизнью. Лицо, в котором горит нетерпение и безрассудство иугадываются черты мальчишки — и возлюбленного…

До него долетел ее счастливый звенящий смех. Он глядел имвслед и видел вдали огни маленького домика над обрывом. Он глядел, глядел и,как во сне, не мог отвести взгляда…

От сна его пробудила чья-то рука. Кто-то, подошедший сзади,схватил его за плечо и развернул к себе лицом. Это оказался Сергей Оранов. Онбыл бледен и сильно взволнован.

— Где она? Где? Она обещала прийти — но ее нет.

— Мадам только что прошла по этой улице, одна. Это ответиласлужанка миссис Денмен, стоявшая в тени за калиткой. Она поджидала свою хозяйкус шалью.

— Я стояла тут и видела, как она прошла мимо, — пояснилаона.

— Одна? — хрипло спросил мистер Саттертуэйт. — Вы сказали —одна?

Глаза служанки расширились от удивления.

— Ну да! Разве не вы, сэр, только что говорили с ней?

Мистер Саттертуэйт вцепился в руку Оранова.

— Скорее, — прошептал он. — Я… я боюсь. Они вместе поспешилипо улочке, князь по дороге торопливо что-то говорил:

— Она удивительное существо. Ах, как она сегодня танцевала!И этот ваш друг — кто он?.. Впрочем, все равно, но он замечательный, прекрасныйтанцор. Раньше, когда она танцевала Коломбину Римского-Корсакова, она так и ненашла для себя идеального Арлекина. Ни Моргунов, ни Кваснин — никто ей не подходил.И тогда она знаете что придумала? Она мне как-то призналась… Она сталатанцевать не с настоящим партнером, а с неким воображаемым Арлекином, которогона самом деле никогда не было. Она говорила, что это сам Арлекин пришелтанцевать с ней. Вот эта ее фантазия и делала ее Коломбину такой прекрасной.