Мехлис. Тень вождя - Юрий Рубцов

15 февраля Мехлис вместе с генералом Вечным были срочно вызваны к Сталину для доклада о степени готовности войск к наступлению. Верховный был не удовлетворен докладом и разрешил сроки наступления отодвинуть. Лев Захарович, пользуясь случаем, затребовал из СКВО на усиление фронта 271, 276 и 320-ю стрелковые дивизии. Характерно, что в разговоре с командующим войсками СКВО генералом В. Н. Курдюмовым 16 февраля он потребовал очистить дивизии от «кавказцев» (термин Мехлиса. — Ю. Р.) и заменить их военнослужащими русской национальности.

Наступление войск фронта началось 27 февраля. Несмотря на преимущество в живой силе (13 наших дивизий против 3 у врага), оно оказалось неудачным. Уже на следующий день противник вернул все из того немногого, что советским войскам удалось захватить накануне, прежде всего главный узел обороны — Кой-Асан.

В эти дни в боевых порядках частей 51-й армии находился военный корреспондент «Красной звезды» Константин Симонов. «Наступление началось… очень неудачно, — писал он. — В феврале пошла метель вместе с дождем, все невероятно развезло, все буквально встало, танки не пошли, а плотность войск, подогнанных Мехлисом, который руководил этим наступлением, подменив собой фактически командующего фронтом безвольного генерала Козлова, была чудовищная. Все было придвинуто вплотную к передовой, и каждый немецкий снаряд, каждая мина, каждая бомба, разрываясь, наносили нам громадные потери… В километре — двух — трех — пяти — семи от передовой все было в трупах…

Словом, — с огромной горечью заключает писатель, — это была картина бездарного военного руководства и полного, чудовищного беспорядка. Плюс к этому — полное небрежение к людям, полное отсутствие заботы о том, чтобы сохранить живую силу, о том, чтобы уберечь людей от лишних потерь…»

2 марта перед лицом явной неудачи командование фронтом доложило в Ставку о решении из-за непроходимости дорог закрепиться и вновь предпринять наступление, когда подсохнет грунт. 5 марта был получен приказ возобновить операцию, как только позволит состояние погоды и дорог, не дожидаясь дополнительных указаний.

Полагая, что многие беды идут от недостаточной партийнополитической работы в частях, представитель Ставки потребовал из ГлавПУ пополнения. В марте Крымский фронт получил двух военкомов дивизий, одного военкома танковой бригады, девять военкомов полков, 500 политруков, 750 замполитруков и 2307 политбойцов. А за первую неделю апреля — еще 400 замполитруков и 2 тысячи политбойцов. Симптоматична приписка Кузнецова к последней телеграмме Мехлису: «Больше политбойцов нет».

Пытаясь восполнить огромные потери в минувших боях, армейский комиссар 1-го ранга обязал командование взяться за «выкачку из тылов». При этом его рекомендации не были лишены реализма: «Здесь нужен не приказ, а практическая работа. Надо сократить также заградительный батальон человек на 60–75, сократить всякого рода команды, комендантские… Изъять из тылов все лучшее, зажать сопротивляющихся тыловых бюрократов так, чтобы они и пищать не посмели…»

Огонь направлялся не только против бюрократов. Получив сообщение секретаря горкома партии Новороссийска, через который шло основное снабжение фронта, о сильной засоренности города иностранными подданными и антисоветским элементом, Мехлис 2 апреля направил Сталину и Берии особой важности шифровку. Он просил произвести зачистку Новороссийска от подозрительных лиц и превратить его в закрытый город. Вывести оттуда, а также из Керчи лагеря НКВД, в которых содержались военнослужащие, бывшие в немецком плену: они имели возможность общаться с бойцами, отправлявшимися на фронт. Понимание, которое это предложение встретило у Верховного главнокомандующего, отразила сталинская резолюция:

Нашего героя и прежде отличали редкая энергия и работоспособность. Ощущая же высокую поддержку, он и вовсе не знал покоя сам и не давал его другим. Хотя, как сообщал Кузнецову в Москву бригадный комиссар П. А. Фисунов, начальник секретариата Мехлиса, его шеф железным здоровьем похвалиться уже не мог, «часто болеет».

Однако принятые меры не смогли коренным образом изменить ситуацию. Возобновив 13 марта наступление силами отдельных ударных групп, командование Крымским фронтом почти месяц пыталось прорвать Кой-Асанский узел вражеской обороны, но добилось лишь незначительных тактических успехов. С 11 апреля попытки наступательных действий прекратились.

Яркое представление об общих причинах неудач, на наш взгляд, дает доклад Мехлиса Верховному главнокомандующему о результатах боя 20 марта в полосе 51-й армии. Несмотря на оптимистичное утверждение, что «бой закончился в нашу пользу», из телеграммы, возможно, даже против воли ее автора, явствовало: отсутствовали меры скрытой подготовки наступления советских войск («противник упредил нашу атаку на 1–1/2 часа»), стрелковые части не отличались выучкой («над пехотой надо еще много работать»), в результате большие потери понесли 138, 390 и 398-я стрелковые дивизии и 12-я стрелковая бригада. Кроме этого, Мехлис просил у Сталина немедленного вмешательства в связи с крайней нуждой в боеприпасах, а также необходимостью усилить фронт полком боевых установок PC (боевые машины реактивной артиллерии — «катюши»), полком УСВ (76-мм пушек образца 1939 г.) и танками Т-34.

За два месяца пребывания на Крымском фронте ему как представителю Ставки так и не удалось внести в ход событий необходимый перелом. Он все больше полагался на количественный фактор, на энтузиазм людей. Тщательную же подготовку наступления (выучку штабов и войск, материальное и боевое обеспечение, разведку и т. п.) недооценивал, подменяя нажимом, голым приказом, массовой перетасовкой командных и политических кадров. То, что для компетентного военачальника было бы очевидным и значимым, начальнику ГлавПУ представлялось второстепенным. Вред от его пребывания на Крымском фронте явно превосходил пользу.

Маршал Советского Союза Н. И. Крылов, бывший в дни описываемых событий начальником штаба Приморской армии, которая обороняла Севастополь, вспоминал, что командование Крымским фронтом вело себя непонятным образом, будто два объединения решали разные задачи. Севастополь отделяли от Ак-Монайских позиций какие-нибудь 160–170 километров, но со штабом фронта нельзя было связаться ни по телефону, ни по прямому телеграфному проводу. Штаб фронта не имел в Севастополе своих представителей. Зато не было недостатка в оптимистичных прогнозах. Провожая в марте 1942 года вновь назначенного членом Военного совета Приморской армии дивизионного комиссара И. Ф. Чухнова в Севастополь, Мехлис обещал ему вместе встретить 1 мая в Симферополе.