Воин кровавых времен - Р. Скотт Бэккер

И любой из них мог оказаться шпионом Консульта.

— Сейен милостивый! — воскликнул Ахкеймион, добравшись до вершины.

Что станет делать колдун, если узнает о его тайном конфликте с Консультом? Келлхус понимал, что нельзя допускать вмешательства Завета — во всяком случае, до тех пор, пока он не будет располагать такой силой, чтобы говорить с чародеями на равных.

Все так или иначе сводилось к силе.

— Так как эта штуковина называется? — спросил Келлхус, хотя он ничего не забывал.

— Великий зиккурат Ксийосера, — отозвался Ахкеймион, все еще тяжело дыша. — Одно из чудес Древней династии… Впечатляет, правда?

— Да, — согласился Келлхус с вымученным энтузиазмом. «Ему должно стать стыдно».

— Тебя что-то беспокоит, — спросил Ахкеймион, упершись руками в колени. Он повернулся, чтобы сплюнуть с края зиккурата.

— Серве, — произнес Келлхус с таким видом, словно неохотно в чем-то признавался. — Скажи, пожалуйста, как ты думаешь, способна ли она…

Он изобразил нервное сглатывание.

Ахкеймион отвернулся к подернутому дымкой пейзажу, но Келлхус успел заметить промелькнувшее на его лице выражение ужаса. Нервное поглаживание бороды, участившийся пульс…

— Способна на что? — спросил колдун с притворным безразличием.

Из всех душ, которыми завладел Келлхус, мало кто был полезен больше, чем Серве. Похоть и стыд оказались кратчайшими путями к сердцам людей, рожденных в миру. С тех пор как он подослал Серве к Ахкеймиону, колдун старался расплатиться за прегрешение, которое сам едва помнил, множеством разнообразных способов. Как оказалось, старинная конрийская поговорка полностью соответствует действительности: нет друга великодушнее того, который соблазнил твою жену. А великодушие — это именно то, что ему нужно от Друза Ахкеймиона.

— Да нет, ничего, — отозвался Келлхус, покачав головой. — Наверное, все мужчины боятся, что их женщины продажны.

Некоторые возможности стоит разрабатывать постоянно, а некоторые нужно оставлять и давать им дозреть.

Стараясь не смотреть Келлхусу в глаза, колдун застонал и потер поясницу.

— Я становлюсь слишком стар для этого, — сказал он с притворным добродушием.

Потом откашлялся и еще раз сплюнул.

— Как говорит Эсми… Эсменет. Она тоже часть игры.

После стольких месяцев тесного общения Келлхус знал Ахкеймиона куда лучше, чем сам Ахкеймион. Люди, любившие колдуна, — Ксинем и Эсменет — часто считали его слабым. Они старались делать вид, будто не замечают его дрожащих рук или болезненного выражения лица и говорили о нем с почти родительским стремлением защитить. Но Друз Ахкеймион — Келлхус знал это — был куда сильнее, чем считали все, и прежде всего сам Друз Ахкеймион. Некоторые люди растрачивали себя на непрестанные сомнения и размышления, до тех пор, пока не начинало казаться, что у них вообще нет облика, за который они могли бы ухватиться. Некоторых людей словно бы отесывал грубый топор мира. Испытывал.

— Скажи мне, — произнес Келлхус, — сколь много должен отдавать наставник?

Он знал, что Ахкеймион давно уже перестал считать себя его наставником, но колдун был достаточно тщеславен, так что не стоило лишать его приятных иллюзий. Самая могучая лесть не в том, что сказано, а в допущениях, стоящих за тем, что сказано.

— А это, — отозвался Ахкеймион, снова отводя взгляд, — зависит от ученика…

— Значит, следует знать ученика, чтобы не дать ему слишком мало.

«Он должен сам задать себе этот вопрос».

— Или слишком много.

Такова была особенность мышления Ахкеймиона: для него не было ничего важнее противоречия и не существовало ничего очевидного. Он наслаждался, срывая покровы и обнажая сложности, скрывающиеся за простыми на первый взгляд вещами. В этом он был почти уникален: Келлхус обнаружил, что люди, рожденные в миру, презирают сложность почти так же сильно, как ценят самообман. Большинство из них предпочло бы умереть в иллюзии, чем жить с неопределенностью.

— Слишком много… — повторил Келлхус. — Ты имеешь в виду таких учеников, как Пройас?

Ахкеймион уставился на свои сандалии.

— Да. Таких, как Пройас.

— А чему ты его учил?

— Тому, что мы называем экзотерикой. Логике, истории, арифметике — всему, кроме эзотерики — колдовства.

— И этого оказалось слишком много?

Колдун озадаченно умолк; он вдруг перестал понимать, что же имеет в виду.

— Нет, — признал он мгновение спустя. — Думаю, нет. Я надеялся научить его сомнению, терпимости, но голос его веры оказался слишком силен. Возможно, если бы мне позволили довести его образование до конца… Но теперь он потерян. Теперь он всего лишь один из Людей Бивня.

«Дай ему возможность успокоиться». Келлхус издал короткий смешок.

— Как я.

— Именно, — согласился адепт Завета, улыбнувшись лукавой и вместе с тем робкой улыбкой.

Как обнаружил Келлхус, окружающие находили эту улыбку подкупающей.

— Еще один кровожадный фанатик, — сказал колдун. Келлхус рассмеялся смехом Ксинема, а потом, улыбаясь, пригляделся к Ахкеймиону. Он уже некоторое время изучал, как тот реагирует на тончайшие оттенки чувств, отраженных на его лице. Хотя Келлхус никогда не встречался с Инрау, он знал — с поразительной точностью — все особенности его поведения, так, что довольно было взгляда или улыбки, чтобы напомнить Ахкеймиону о нем.

Паро Инрау. Ученик, которого Ахкеймион потерял в Сумне. Ученик, которого он подвел.

— Есть разные виды фанатизма, — сказал Келлхус.

Глаза колдуна на миг расширились, потом сузились при тревожной мысли об Инрау и событиях прошлого года — вещах, о которых Ахкеймион предпочел бы не думать.

«Завет должен стать для него не просто ненавистным господином. Он должен стать для него врагом».

— Но не все его виды равны, — отозвался Ахкеймион.

— Что ты имеешь в виду? Не равны по своим принципам или не равны по последствиям?

Инрау как раз и был таким последствием, так же как и бессчетные тысячи людей, погибших за последние дни Священной войны. И теперь Келлхус наводил колдуна на мысль: «Твоя школа ничем не лучше».

— Истина, — сказал Ахкеймион. — Различие между ними — в Истине. Неважно, от кого исходит фанатизм — от айнрити, Консульта или Завета. Результат один и тот же — люди страдают либо умирают. Вопрос в том, ради чего они страдают…

— Так, значит, цель — истинная цель — оправдывает страдания и даже смерть?

— Ты должен в это верить — иначе ты бы здесь не находился.

Келлхус улыбнулся — смущенно, словно застеснявшись того, что его разгадали.

— Значит, все упирается в Истину. Если цель правильная…