Второе восстание Спартака - Андрей Константинов

Между тем Ухо, опомнившись, вновь вознамерился во что бы тони стало завладеть еще какой-нибудь обновой.

– Так, а ну стоп, мародер! – чувствуя холодок в груди,рявкнул Спартак. – Отставить!

– Ты это кому? – малость опешил Ухо. – Ты это мне?Ты че вагранку крутишь, сука? Ты у меня щас будешь гарнир хавать, босявка, аверзать квасом будешь!

Перехватив заточку, он круговым движением замахнулся наСпартака. Спартак ушел от удара и в свою очередь впечатал кулак в бок зека.Уловил движение за спиной, попытался уклониться, но недостаточно быстро и, получивв ухо, свалился на колени сидящих на полке. Бил второй уголовник, про которогоСпартак в суматохе забыл. «Ну вот и кранты, сейчас прирежут, как барана...»Однако, подняв взгляд, он увидел, что Ухо держат вцепившиеся в него Василий иХямме, а второй уголовник лежит в проходе и над ним, потирая правый кулак,стоит угрюмый Федор. Похоже, поживем еще...

Блатные на полках подняли вой, но вниз спускаться неторопились.

Раздался спокойный голос Мойки, и остальные тотчас замолкли:

– Почто фордыбачишь, пилот? Что ты шорох навел? Этот, –кивок в сторону финна, – тебе кто: сват, брат, кореш? Ты его первый развидишь. Чего за него мазу держишь, думаешь, ты тут центровой?

После чего Мойка выдал потрясающий монолог – ни одного словаСпартак не понял, однако смысл уловил предельно точно. А смысл был таков:

– Ты, может, думаешь, что конвой будет за тебя заступаться?Здесь, на этапе, возможно! Им в пути мертвые не нужны, это да. Ну, проедешь тыдо конца этапа отдельно, может, в карцер тебя упрячут, от греха подальше, апотом-то что? В лагере другой закон – воровской, и по этому закону ты ужеприговорен к высшей мере.

– Да? – поднял на Мойку взгляд Спартак. – А что,по закону без предъявления можно человека резать? Ты спросил у него, кто он,откуда? Сам-то кто таков, ты объявился перед людьми?

Мойка удивленно смотрел на Спартака.

– Это что ж за птица с нами в клетку залетела, а? –наконец поинтересовался он. – Давай-ка присядем в сторонке, – икивнул своим шестеркам. Те быстро освободили уголок на втором, воровскомярусе. – Давай-давай, пообщаемся.

Спартак, оглянувшись на Федора и чуть пожав плечами, полезвслед за Мойкой. Устроившись, Мойка помолчал, глядя на Спартака, у котороговозникло ощущение, что тот видит его насквозь, и сказал:

– Ну что ж, похоже, надобно тебе растолковать кое-что... Яна этом этапе смотрящий, ясно? И как смотрящий, людьми поставленный, большуювласть тут имею. Люди меня многие знают, а вот ты кто, никому не известно. Такчто мои решения, – тут Мойка улыбнулся, – ты можешь обжаловать, какна место прибудем. Там авторитетные люди есть – Крест, Туз, Марсель. Посмотрим,что они решат. Только я тебе заранее скажу: покойничек ты, хоть и дышишьпока... Вот такие у тебя першпективы, фраерок.

Опаньки! Марсель! Неужто старый знакомец? Да нет, не бываеттаких совпадений. А вдруг?! Терять Спартаку, судя по всему, нечего, тут Мойкаправ, не в поезде, так в лагере точно порежут...

– Марсель, говоришь, решать будет? – небрежно, вродекак даже лениво, проговорил Спартак. – Это какой же Марсель – питерский?Не с Васьки[28] случаем?

Мойка недоуменно поднял брови; заметно было, что вор неожидал такого поворота в беседе.

– Которого во Львове на сходняке едва мусора не замели, ноон слинял успешно? – продолжал Спартак, видя уже, что попал он, в точкупопал, наш это Марсель, старая сволочь!

– Ну допустим, – нехотя проговорил Мойка, – аты-то тут с какого боку шьешься?

– А ты поинтересуйся, с кем Марсель с того сходняка ногиуносил. А потом мы с тобой, ежели желание не пропадет, еще побалакаем, –закрепляя успех и внутренне ликуя, проговорил Спартак.

– Так ты Марселя кореш будешь? – в глазах Мойкимелькнул огонек недоверия.

– Можно и так сказать, – уклончиво ответил Спартак.

Пусть «уголки» пока в непонятках побудут, а там и Марсель,глядишь, сам объявится...

– Ладно, пошел я к себе, не хворайте тут! И финну вещиверните. За него я ответ держать буду, ежели что.

Спартак спрыгнул вниз и скромно сел на свое место.

Ухо, бросив на Спартака злобный взгляд, и второй уголовникполезли наверх. Сверху тут же послышалось бурное обсуждение, но разговор шел стаким большим количеством жаргонных выражений, что Спартак вообще ничего непонимал. Несколько раз прозвучало имя Марселя. А спустя некоторое время на полшлепнулись сапоги и куртка.

Пока Спартак вел переговоры с Мойкой, Федор усадил финна наполку и кое-как перевязал ему голову нашедшейся в его мешке тряпицей.

Подобрав с пола куртку и сапоги, Спартак протянул их Хямме.Помялся и, запинаясь, выдал:

– Пидяа киинни, уюстяа вяа, кукан ей тяассяа еняа лоуккаасинуа[29].

– Вилпиттоомат киитоксени, – с чувством ответил емуХямме, протягивая руку, – эн унохда ситяа![30]

Спартак ни хрена не понял, устало присел к стенке и прикрылглаза. Подумал: «Да, чего у меня никак не отнять, так это умения влипать вразличные истории. Теперь еще и Марселя приплел... Эх, ладно, доберемся доместа – там видно будет, как из всего этого выпутываться».

Увлекательное путешествие по просторам Родины продолжалось.Спартак беседовал с Хямме, вспоминая все больше финских слов из разговорника ипопутно заучивая новые. Более несочетаемых понятий, нежели «Хямме Муллоннен» и«тюрьма», представить себе было трудно. Городской или сельский житель, будь ончеловеком достаточно сильным, что называется – со стержнем внутри, приопределенной сноровке сумеет выжить на зоне, вписаться в тамошнее общество изанять место не на самой низшей ступеньке лагерной иерархической лестницы.Разумеется, будет трудно, разумеется, будет больно. Но это возможно.

Только не для Хямме! Поскольку старый финн не был нигородским, ни крестьянином. Он был охотником-одиночкой. Последние лет тридцать,после смерти жены, обитал в собственноручно построенной избушке в лесу, жилохотой и рыбалкой, а в городе появлялся только для того, чтобы продать излишекрыбы и мяса и купить крупу, спички, кое-что из одежды, еще какие-то бытовыемелочи... За более чем четверть века Хямме отвык и от людей, и от отношений слюдьми, вот в чем дело. «Нельзя жить в обществе и быть свободным отобщества», – это все, конечно, правильно, но Хямме-то в обществе не жил! Иуж тем более не сможет выжить там, где словосочетание «нельзя быть свободным»приобретало самый что ни на есть буквальный и зловещий смысл...