Железный Путин. Взгляд с Запада - Ангус Роксборо

Первыми видимыми мерами Медведева, как и Горбачева, стали нисходящие инициативы, предназначенные для достижения результатов, которых на Западе удалось достичь рынку при незначительной помощи правительства. В марте 2010 г. он выбрал город Сколково в Московской области местом, которое, как он надеялся, станет российской Кремниевой долиной. Не было ли противоречия в том, что правительство учреждает указом «инновационный центр»? Нет, если верить кремлевскому идеологу Владиславу Суркову. Он выступал в защиту того, что называл «авторитарной модернизацией», утверждая, что для экономической реформы политическая либерализация не требуется. По словам Суркова, «спонтанная модернизация» эффективна только в англосаксонских странах, в то время как Франция, Япония и Южная Корея (подразумевалось, что и Россия) полагаются на «дирижистские методы».

В следующем месяце Медведев провозгласил еще одну «реформу сверху»: Москве предстояло превратиться в ведущий глобальный финансовый центр. Тут ощущалась связь с ранней попыткой Медведева «назначить» рубль международной резервной валютой (об этом было объявлено в той же речи в Эвиане, в которой он призвал к созданию нового договора о безопасности сразу же после войны в Грузии). Видимо, дело было в слабом понимании психологии рынка с его невообразимой смесью азартной игры, догадок, опыта и предвидения. Руководить разработкой проекта поручили Александру Волошину, бывшему главе администрации Ельцина и Путина. Он славился умением «проворачивать дела», но, как видно, эта задача оказалась не по зубам даже ему. Год спустя Медведев объявил, что проект «наполовину готов». Если прогресс не замедлится, Москва станет международным финансовым центром к середине 2012 г.

Неспособность России интегрироваться в мировую экономику превращалась в навязчивую идею Медведева. В 2009 г. доля иностранного инвестиционного капитала снизилась на 41 %. В феврале 2010 г. президент поручил заместителю премьер-министра Игорю Шувалову лично заняться улучшением инвестиционного имиджа России и создать «специальную структуру в министерстве для анализа препятствий к этой цели». Шувалов — способный молодой политик, вызывающий восхищение у западных бизнесменов. Шувалов руководил действиями России (жизненно важными для интеграции в мировую экономику), направленными на вступление во Всемирную торговую организацию.

Находясь под впечатлением от поездки в Калифорнию в июле 2010 г., после возвращения домой президент Медведев созвонился с российскими послами и устроил им нагоняй за безнадежно устаревший подход к работе. (Это напомнило мне одного чиновника из министерства иностранных дел, который объяснял нам, отвечая на вопрос, почему для организации интервью с заместителями министров требуется столько времени: «Мы здесь по-прежнему работаем в XIX в.».) Медведев строго запретил своим дипломатам присылать ему бессмысленные сообщения о событиях в мире. «Я прекрасно могу прочитать об этом в Интернете, — говорил он, — и гораздо раньше, чем вы мне сообщите». В будущем дипломатическая служба должна была посвятить себя Главной Идее Медведева — модернизации, способствуя делам России и привлекая инвестиции, особенно из ключевых стран, как он назвал Германию, Францию, Италию, Евросоюз в целом и США. Один кремлевский чиновник, присутствовавший при этом, подвел итог речи президента словами «либо меняйте свои взгляды и мозги, либо вон из дипломатии».

Но без ответа остался один вопрос — тот самый, который не давал мне покоя долгие годы, со времен падения коммунизма в России. Почему Россия не стала или не смогла стать процветающей страной-производителем, подобно Китаю или многим другим развивающимся странам? У нее есть и ум, и навыки, образованная, но сравнительно дешевая рабочая сила, неисчерпаемые природные ресурсы, сколько угодно места для строительства новых предприятий, рынок, жаждущий западных товаров… Но вы когда-нибудь видели на этикетке одежды надпись «Сделано в России» или покупали компьютер, фотоаппарат или мебель, импортированные из России?

Можно привести много объяснений. Но самое существенное на данный момент препятствие для иностранного инвестирования (или создания международного финансового центра в России) можно выразить одним словом — «коррупция», имеющим настолько сложный смысл, что один видный российский бизнесмен заметил: вам, человеку с Запада, никогда его не понять. «Воровство, — говорил он, — только воровство не в вашем представлении. Это целая система — политическая система, торгово-промышленные предприятия, полиция, судебная власть, правительство, и так сверху донизу, все переплетено и неразделимо».

В третьей главе я рассказал о том, как ИКЕА стала одной из первых компаний, открывших магазины в путинской России. В настоящее время у нее в стране 12 торговых точек, где миллионы россиян любят проводить выходные, покупая доступную и модную мебель. ИКЕА сделала больше, чем кто-либо, меняя к лучшему внешний вид квартир советской постройки и делая их комфортными. Однако российская бюрократия — местные мэры, чиновники, судьи, милиция — всеми силами старались помешать ей. И вовсе не потому, что возражали против проникновения на рынок шведской компании, а потому, что, будучи частью российского бюрократического аппарата, даже не могли представить себе, что такое случится, а они не получат свою долю прибыли: ИКЕА отказывалась давать взятки, которые облегчили бы ей задачу. Компания даже уволила двух руководителей высокого ранга, когда выяснилось, что они пусть и не давали взятки сами, но посмотрели сквозь пальцы на незаконную сделку между одним из субподрядчиков ИКЕА и энергосбытовой компанией. Однако этика ИКЕА создала невообразимые проблемы, вполне способные помешать одной из самых преуспевающих торговых компаний мира выйти на российский рынок.

Бесчестные представители власти (а бесчестны, по-моему, почти все) вымогали деньги у компаний, чаще всего прибегая к тактике выдумывания проблем (например, отсутствия какого-нибудь разрешения), а потом требовали деньги в обмен на обещание игнорировать эти «проблемы». Если им отказывали во взятке, проблема сохранялась, в разрешении вести деятельность отказывали или, что еще хуже, сообщали о «нарушениях» в милицию, и на предпринимателя заводили «дело» за то, что он «нарушил» какой-нибудь закон или постановление. Размер взятки находился в прямой зависимости от размеров компании, поэтому неудивительно, что в ИКЕА российские чиновники увидели большую мирную желто-синюю дойную корову.

Первый генеральный директор ИКЕА в России Леннарт Дальгрен приехал в Москву в 1998 г. и пробыл в ней восемь лет, сражаясь с властями за право открыть первые магазины компании и «мегамоллы». В своих мемуарах «Вопреки абсурду. Как я покорял Россию, а она — меня»6 Дальгрен подробно и с удивительно добрым юмором рассказал о стоявшей перед ним почти невозможной задаче выйти на российский рынок, не платя взяток. Когда компания строила свой первый дистрибьюторский центр в Солнечногорске под Москвой, затратив 40 млн долларов, внезапно явившаяся милиция остановила стройку под предлогом отсутствия неких разрешений. «Чтобы построить большой торговый центр вроде ИКЕА или «Меги», необходимо получить более 300 отдельных разрешений», — сообщает Дальгрен. Глава области потребовал 10 млн, а затем — 30 млн рублей (более 1 млн долларов) за разрешение возобновить строительные работы. Дальгрен согласился заплатить, но не чиновнику, а в благотворительный фонд, открыто и гласно. Этот способ сработал.