В Россию с любовью - Сергей Донской

— Наливай! — скомандовал Тупиков.

Судя по послужному списку, в боевых действиях он участия не принимал. Однако на поле брани он, наверное, отдавал бы короткие приказы точно таким же решительным тоном, не терпящим возражений. «Заряжай!» Или: «Пли!» Не подчиниться ему было невозможно.

— Супруга потом насмерть не запилит? — осторожно поинтересовался Громов.

— Пусть попробует! — воинственно заявил полковник. — Сегодня мне положено! Не каждый день Родину продавать приходится!

Где-то на середине тирады он успел влить в себя первую порцию, но к закуске пока не притрагивался, прислушиваясь к ощущениям внутри. После чего, удовлетворенно кивнув, распорядился:

— Давай-ка повторим залп.

Громов пока и один раз причаститься не успел, хотя сделал вид, что опять разливает водку поровну. Дождавшись, пока Тупиков опрокинет кружку и закусит сардиной, он сказал:

— Насчет Родины ты не прав, полковник. Она-то, может, и продается, да только не мной, не здесь и не сейчас.

— Верю, — прогудел Тупиков. — Потому что ежели верить не буду, то подлецом себя считать придется. А так все вроде пристойно. Выпиваем, закусываем, разговоры разговариваем. Чего не сболтнешь по пьяной лавочке, верно? — Он хитро прищурил глаз. — Ловко ты меня при Любане моей за жабры взял. Откажись я от денег — она бы мне плешь до самой задницы проела. Комитетчик, что ли?

Не ответив, Громов неспешно выцедил из кружки водку и, плавно возвратив ее на место, усмехнулся.

— Комитетчик, — убежденно повторил Тупиков. — Только ваш брат с такими каменными физиономиями пить умеет. Я слыхал, таблетки вам какие-то специальные выдают, противоалкогольные. Так оно?

— Многолетняя практика, вот и весь секрет, — пожал Громов плечами.

— У меня практика побольше твоего будет, а толку? — Помрачнев, Тупиков неожиданно признался: — Запойный я. В прошлом, конечно.

Вслед за этой не слишком убедительной оговоркой прозвучало новое предложение налить и выпить. Их кружки наполнились и опять опустели, и полковник, наконец, заговорил по существу.

Все, что требовалось от Громова, так это постепенно уменьшать дозы, напоминать рассказчику о наличии закуски и направлять беседу в нужное русло наводящими вопросами.

А услышал он историю прелюбопытнейшую.

* * *

— Я службу в крайней южной точке нашей родины начинал, в Кушке. В общем, жизнь — только держись, пей кумыс, закусывай вожжами. Хотя не кумысом мы там заправлялись, а водочкой. — Ласковое прикосновение к бутылке. — Она там действительно до сорока градусов нагревалась, без балды. Отрава редчайшая. А надо же, пристрастился. На стакан упал, как на амбразуру. И пошло-поехало. За это самое дело, — многозначительный щелчок по горлу, — и был уволен в запас в расцвете сил. Что, скажу я тебе, несправедливо очень. Потому как в армии даже боевая техника своей порции спирта непременно требует. А уж люди…

Нет среди военных трезвенников, а из меня, надо же, козла отпущения сделали. Это наш главный штабной особист постарался, Рябоконь. Его рук дело. Хотя какие там руки! Копытами он по мне прошелся! С его подачи на медкомиссию меня направили, а там язву мне приписали. Она у меня зарубцевалась давно, но главврач мне потом шепнул по секрету: поступило распоряжение вас забраковать к едрене фене как самую распоследнюю паршивую овцу. Вот и забраковали. Вытурили из сплоченных рядов коленом под зад и будильник на прощание подарили. А на кой пенсионеру будильник? Что он проспать может? Смерть свою?

В чем, спрашиваешь, тут злой умысел заключался? Да все проще портянки размотанной. Рябоконь, как начальник особого отдела, с моей биографией решил поподробнее ознакомиться. Я ж в штабе без году неделя — что за гусь залетный, чего от меня ожидать можно? Вот этот сивый мерин и разослал запросы своим коллегам, а те рады стараться. Прописали ему, как я в молодости куролесил, чего вытворял, а это, скажу я тебе, просто песня строевая! Я ж такие аты-баты откалывал, что сам потом диву давался, как погоны и голову на плечах сохранил.

Один раз я на развод в присутствии командующего дивизии при галстуке, надетом задом-наперед, выперся. Удивляешься? Все потом удивлялись. А дело так было. Принял я на грудь полкило, не без того. То ли с тоски, то ли с устатку, а скорее всего, просто с похмелья. На этом остановиться бы мне по случаю скопления высокого начальства, а я не удержался, самогонки дрянной добавил. Ну и поплохело. Короче, когда потянуло меня унитаз пугать, я галстук, чтобы не измарать, на шее развернул и за спину забросил. Потом привел себя в порядок, фуражечку сверху нахлобучил и на плац. А тут меня, как главного инженера, генерал из строя вызывает. Я ать-два, ать-два! Шаг чеканю, отмашечку держу, пузо втянуть поглубже стараюсь. Хоть сейчас на Красную площадь!.. Красавец! А над плацем гогот стоит, потому как галстук за моей спиной на ветру вьется. Короче, тот выход мне не удался, да.

Таких историй у меня полный боевой комплект, да ты, я вижу, не за ними явился… Ладно, главное, подливать не забывай, а я волнующие тебя вопросы освещу по мере сил и возможностей. Кха!

Интересуешься: какое дело Рябоконю было до моего морального облика? Отвечаю: в любом штабе свои мутки творятся, о которых посторонним знать совсем не обязательно. А в Московском округе, там та-а-кие дела проворачивались, что только держись! Я-то сразу почуял. Да и ты, надо полагать, не зря штабом интересуешься, а? То-то же… Короче, решили меня убрать от чужого греха подальше. И сколько я ни доказывал Коню этому Рябому, что вот уже четыре года закодированный хожу, капли в рот не беру, он мне не верит. Лупает глазами своими волоокими, шевелит усами и удивляется: «Да кто вас пьянством былым попрекает, Иван Сергеевич, бог с вами! Язвочка двенадцатиперстной — вот единственная причина вашей отставки. А вдруг прободение? Нет уж, вы лучше лечитесь, отдыхайте, медиков добрым словом вспоминайте». И ухмыляется при этом в усищи свои, жеребец такой. Они у него видные были, врать не буду. Все бабы под Рябоконя штабелями падали… Отвлекся? Ладно, баб замнем. Ну, так о чем это я?..

А! Штаб наш. В нем, как и всюду, особисты все главные высоты под прицелом держали. Рябой Конь с яйцами тот не хуже иного генерала жил, гад. У него одна собака имела жилплощади больше, чем мы с Любаней. А все почему? А все потому, что в военных сферах денег прокручивается не меньше, чем в финансовых. Даже больше. Кукуева гора денег. Ежели на водку их израсходовать, то новый всемирный потоп устроить можно. Запросто.

Ты лей, лей, не жалей! Мы к самому интересному подбираемся, должен же ты мне язык развязать, а, хитрован? Думаешь, не замечаю, что пьешь ты через одну да и то не по полной? Замеча-а-аю, я все замечаю. А откровенничаю с тобой вовсе не потому, что мозги водкой залил. Ты ко мне по-человечески подкатил, с уважением. Мог бы на Лубянку выцепить и там книжицей своей гербовой по мордасам меня хлестать, показания выбивая, а ты подходец нашел, денег предложил… Уважаю! Мужик!

Я вообще-то к вашей конторе с уважением отношусь, без предвзятости. Вот все вокруг говорят: сталинские соколы, черные воронки… Да только соколы и воронки — птицы разного полета. Знаешь, мне в Москве храм один показали, так там под куполами соколы и мирные голуби уживаются. Первые, конечно, питаются вторыми, в страхе их держат и в почтении. Но голуби-то при этом никуда не улетают, живут и размножаются, вот в чем загадка природы. Это потому, что главная напасть для них — вороны. И как только твари эти черные начинают на голубков наезжать, соколы им живо небо над Сталинградом устраивают. К чему это я? Да к тому, что человеческое общество по тому же принципу устроено. Потом эту тему обсудим? Ладно, не возражаю. Ближе к телу, так ближе к телу… Плесни-ка еще пяток бульбочек, и приступим к главному.