Путешествия англичанина в поисках России - Николас Бетелл

больше или одной меньше. Но Винни фактически являлась единственным связующим звеном между ее знаменитым мужем и внешним миром. Не в ее интересах, как и не в интересах правительства ЮАР, было показывать Манделу человеком достаточно умеренных взглядов. Поэтому, настроенная против меня, она выпустила пресс-релиз, где осудила мое вмешательство в дела, которые считала собственной монополией.

Я вернулся домой и написал[89] все, что узнал о Манделе и его нынешней жизни. «Таймс» отмечала[90]: «Можно предполагать, что правительство хотело озвучить взгляды господина Манделы без прямого общения с ним. И когда несколько месяцев назад лорд Бетелл попросил о встрече с Манделой, правительство решило, что его статус консерватора и профессиональный интерес к проблеме прав человека делают его идеальным посредником».

У южноафриканского правительства был в рукаве козырной туз. 31 января в своей речи в парламенте президент Бота объяснил, почему мне разрешили свидание с Манделой. Эта речь широко освещалась южноафриканской прессой, но слова самого Манделы, конечно не приводились. Бота сказал, что мой визит в тюрьму оказался очень полезным для страны. Я опроверг распространенную ложь о том, будто «здоровье господина Манделы было сильно подорвано в тюрьме, что с ним зверски обращались и что его до сих пор содержат в нечеловеческих условиях». Далее Бота напомнил о неоднократных предложениях различных чернокожих лидеров предоставить Манделе политическое убежище в своих странах и подчеркнул, что «господин Мандела и его друзья предпочитают оставаться в тюрьме, но не ехать на чужбину».

Бота также сказал, что «не остается равнодушным» к столь длительному пребыванию Манделы и его друзей в заключении. И вдруг сделал удивительное заявление: он готов рассмотреть вопрос об освобождении лидеров АНК, если они откажутся от применения насилия и будут повиноваться законам Южной Африки. Эти условия одобрил «даже лорд Бетелл», заявил Бота, так как в личном послании к нему[91] я упомянул о своем неприятии применения насилия в политических целях. Бота зачитал в парламенте мое письмо к нему.

Многие, включая Винни, истолковали это так, будто президент Бота использовал меня, чтобы выставить Манделу этаким террористом, который упорно отказывается ступить на путь мира и согласия, а потому сидит в тюрьме сам и удерживает там своих товарищей. Однако Мандела был обо мне иного мнения. В июле 1985 года Элен Сузман посетила его в тюрьме, после чего написала мне письмо, где рассказала, что Мандела читал мои статьи о нем и они ему понравились. Наконец-то общественность узнала, каковы его настоящие взгляды, говорил он.

Также возникло мнение, будто опровергая версию Винни о бедствиях, которые терпел ее муж в застенках Полсмура, я действовал в интересах правительства. Например, министр иностранных дел ЮАР в телефонном интервью радиостанции Би-би-си сослался на мое заявление о том, что Мандела доволен условиями содержания: «Видный британский деятель… передает личные слова Манделы о том, что с ним обходятся очень хорошо». В какой-то степени мой отчет о поездке играл на руку Претории. Но я всего лишь подтвердил факты, известные, например, Элен Сузман, Красному Кресту, ну и, естественно, самому Манделе Ни к чему рассказывать жуткие небылицы о нечеловеческом обращении с заключенным, как это непреднамеренно сделали трое авторов открытого письма в «Таймс», раз все это не соответствует истине.

Однако последствия оказались совсем не теми, на которые рассчитывало правительство ЮАР. Мандела предстал перед общественностью не как экстремист и убийца, а как человек умеренных взглядов, абсолютно лишенный чувства обиды и мести. Мой отчет Европарламенту о посещении тюрьмы был направлен ряду политических деятелей. Позже адвокат Манделы Хайман Бернадт написал мне[92]: «Отчет очень понравился ему и его соратникам, они считают, что вы сделали хорошее дело».

Вот и все, чем я мог способствовать началу южноафриканского диалога. Теперь правительство страны знало, на чьей стороне мои симпатии. Оно по-прежнему стремилось дискредитировать Манделу, не давать ему политической трибуны, а мне больше не собиралось делать поблажек. Но я был уверен, что только Мандела мог помочь мирному исходу конфликта. С 1985 по 1990 год, везде где можно, я говорил о том, что с этим человеком придется считаться и правительству ЮАР, и всему западному миру, невзирая на его связи с коммунистами и веру в вооруженную борьбу. Я делал все возможное, чтобы поддерживать с ним связь; он тоже, хотя я не знал об этом, хотел продолжить наше знакомство, вероятно для того, чтобы через меня держать связь с Англией и другими странами.

В марте 1985, через два месяца после нашей встречи с Манделой, умер Константин Черненко, что, впрочем, никого не удивило, так как и до избрания Генеральным секретарем ЦК КПСС он сильно болел. Руководство СССР возглавил Михаил Горбачев. Мандела написал мне письмо, в котором просил передать Маргарет Тэтчер, что восхищается ее готовностью сотрудничать с новым советским лидером. Мандела писал из своей тюремной камеры, что это позитивный шаг, который может ослабить международное напряжение. «А еще, — писал он, — я благодарю вас за то, что приехали ко мне, и за конструктивную статью о вашем визите».

Но этого письма я не получил. Особенно досадно было узнать от Кутей, что Мандела отправил мне несколько писем. Он также подтвердил, что мои письма, во всяком случае некоторые из них, передаются Манделе. «В соответствии с общими положениями об исходящей почте, ответы господина Манделы на ваши письма могут немного задерживаться», — уведомил он меня. Раз в несколько месяцев я писал Манделе о том, как в Западной Европе относятся к южноафриканским проблемам, каждый год поздравлял его с днем рождения и Рождеством, но ответов так и не получил.

Позже Мандела рассказывал мне, что всякий раз, когда он писал мне, его просили переписать письмо, не объясняя, что именно показалось нежелательным или проблематичным. В результате ни одно из его посланий не покинуло пределов страны. Даже сейчас, много лет спустя, все они находятся в министерских архивах, несмотря на то, что я неоднократно пытался получить их оттуда. Видимо, Кутей боялся, что я предам письма Манделы гласности, как только они окажутся в моих руках. И я непременно так бы и поступил, поскольку не давал по этому поводу никаких обязательств. Кутей также не собирался давать политическому заключенному возможность использовать иностранца для обнародования на весь мир своих взглядов.

Тем временем я как раз и занимался тем, что разъяснял его позицию, стараясь показать, насколько далека она от той, которой придерживались его более воинственные соратники по АНК. Это касалось, во-первых, отношения к зулусскому лидеру Гатше Бутлези. Африканский национальный конгресс и принадлежавшее ему «Радио