Пока не взошла луна - Надя Хашими

Мы несколько часов прождали в какой-то комнате, а потом нас привели в другую. Откуда-то появился иранец. Он слушал меня и переводил мои слова на английский, понятный офицерам. Он ни разу не улыбнулся и не добавил ни слова от себя. Он пришел не для того, чтобы оказывать нам поддержку или защищать наши интересы, и ясно дал это понять.

Процедура началась. Нас отправили в приют – здание, состоявшее из маленьких комнаток с общими ванными. Там жило много беженцев. Все они ждали рассмотрения своих дел. Люди разного цвета кожи, говорившие на различных языках. Общаться мы не могли, только поглядывали друг на друга с осторожным недоверием, словно состязались за один-единственный шанс остаться в Англии, словно всем, кроме победителя, предстояло отправиться восвояси. Мы пытались угадать, чья история самая убедительная, кто из нас больше остальных заслуживает милосердия этой страны. Это была мучительная молчаливая борьба.

Нас снова и снова вызывали и расспрашивали. Я объяснила все. Рассказала о муже, о том, где он работал и как нажил себе врагов. О том, как однажды вечером в наш дом пришли и забрали его. Самира смотрела в пол и молча слушала. В семье мы не говорили о той ночи с тех самых пор, как все это случилось. Переводчик излагал нашу историю женщине, которая записывала, кивала и переходила к следующему пункту анкеты. Я рассказала им о Салиме и о том, как мы потеряли его в пути. Я хотела, чтобы, когда он появится, они знали, что это мой сын. Они уточняли имена, даты рождения, адреса и всевозможные подробности. Мне снова и снова задавали одни и те же вопросы – так много раз, что я боялась запутаться, хотя и отвечала правду.

Наджибе позволили нас навестить, и я бросилась к ней в объятия. Когда рядом семья, у тебя словно снова появляются корни. Сестра спросила о Салиме, и у меня сжалось сердце: я надеялась, что он добрался до Англии раньше нас и ждет в тетином доме, пока мы приедем. Наджиба крепко обняла меня. С ней пришла вся семья – Хамид и дети. Встреча оказалась радостной и горестной одновременно. Не хватало Махмуда. Хамид вытер слезы, когда увидел, что со мной нет мужа, его кузена. На миг отступило прошлое и нелепая женитьба, которая ввела его в нашу семью. Меня волновало совсем другое: Салим пропал. Сестра поддерживала меня как могла: «Скоро он приедет, Ферейба-джан. Салим всегда был умным мальчиком. Он же весь в отца».

Да.

Нас поселили в скромной и в то же время роскошной квартирке с одной комнатой и крошечной кухней. На время рассмотрения нашего прошения нам выдали удостоверения личности и выделили несколько фунтов в неделю на еду. Больше всего я благодарна за то, что они обследовали Азиза. Добрый врач из Менгена оказался прав. Мне сказали, что у Азиза порок сердца и срочно нужна операция. Его будут лечить, пока наше дело находится на рассмотрении. Ни один переводчик не сможет выразить, как я признательна за это!

Если бы я могла сообщить эту новость Салиму! Куда бы мы ни пошли, я ищу его взглядом. Смотрю на мальчиков его роста с таким же цветом волос и молюсь, чтобы один из них обернулся и, увидев меня, бросился в мои объятия. В толпе мне слышится его голос, и я часто оглядываюсь, боясь разминуться с ним. Что, если он здесь, просто не может меня найти? Самира знает, что я чувствую, и не удивляется. Она ведет себя так же. Страшнее всего не знать, где он и что с ним.

Иногда у меня хватает смелости мечтать об идеальном будущем. Об идеальном мире, в котором женщина, записывающая мою историю в своих бесчисленных анкетах, скажет, что нашелся мальчик по имени Салим Хайдари. И я смогу сказать Салиму, что его брат поправился. И мы получим письмо о том, что нас не вышлют из Англии, а позволят остаться, работать и ходить в школу в стране, где можно дышать, а жизнь не рассыпается в пыль.

И пока я воображаю все это, ко мне подходит женщина в зеленой форме и шапочке того же оттенка, что и стены. Она снимает маску. Я вглядываюсь в ее лицо, пытаясь угадать, что она скажет о моем сыне, но не могу ничего прочитать в ее глазах. Встать я не рискую, потому что боюсь упасть от новостей, которые она принесла. Мне остается лишь ждать.

И ожидание вот-вот закончится.

Салим

46

Опять новый язык и новые люди.

И все-таки ничего не изменилось. Чувство потерянности никуда не ушло. Кожа покрывалась холодным пóтом и во рту пересыхало от того же, что и прежде, – от людей в форме, беженцев, проверок, поездов и вида еды.

Салиму казалось, что прошла целая вечность, прежде чем корабль остановился и грузовики начали выезжать с аппарели в порту Бари на восточном побережье Италии. Выбраться из фургона было непростой задачей. Салим дождался, пока водитель остановится и откроет заднюю дверцу, и, сжавшись в комок, выпрыгнул, едва не сбив его с ног. И, словно всполошенный в норке мышонок, бросился наутек.

«Беги! Просто беги!»

Солнце било по отвыкшим от света глазам. Салим помчался к дороге. Вслед ему что-то кричали. Он побежал быстрее и, увидев просвет между двумя зданиями, свернул налево. Отбежав достаточно далеко, он упал между двух мусорных контейнеров и затаился.

Когда он снова отправился в путь, уже вечерело. Оторопевший от того, что забрался так далеко, Салим шел, не придерживаясь точного направления, хотя и не забывал о своей цели. Глаза его блуждали по домам, возносившимся над землей множеством этажей. Его забросило в мегаполис. Подобные города он видел лишь на картинках в отцовских книгах.

«Здесь я могу потеряться», – со страхом и одновременно надеждой подумал Салим.

Он шагал по узким улочкам, а мимо проносились автомобили. Его обогнала какая-то семья: мать толкала перед собой детскую коляску, а отец нес на плечах маленького мальчика. Салим отвернулся. Столько километров и месяцев отделяли его от Кабула, а боль все не отступала, такая же неизменная, как смуглый цвет его кожи! Сможет ли он когда-нибудь смотреть на отца с сыном и не чувствовать, как она пульсирует в теле? Пока не забрали папу, он не обращал внимания на отцов с сыновьями, а теперь не сводил с них глаз. Он терзал себя, но не мог остановиться, ведь каждый раз не желавший признавать поражение ребенок в нем надеялся, что уксус опять превратится в сок.

А еще он видел матерей. Девочек возраста Самиры. Здоровых малышей.

Салиму все чаще приходилось отворачиваться. Он оказался даже более одиноким, чем думал.

Набравшись храбрости, он вошел в магазинчик и выложил несколько евро за сэндвич и сок. Продавец завернул его покупки в пакет и вернулся к своим делам. Салим облегченно вздохнул.

Он нашел детский парк, где царила полутьма, прошел мимо качелей, детской горки, песочницы и остановился перед каруселью, выкрашенной в красный, желтый и синий цвета. Салим толкнул одну из металлических перекладин, и карусель, подрагивая, завертелась со скрипом, от которого волосы вставали дыбом. Ночь превращала эти площадки в обители духов, лишенные детского смеха и оттого жутковатые. В таких местах на время, пока они пустовали, поселялся Салим. Он жил на безлюдных просторах ночи, там, где не бывало радостных лиц. Он ютился в неприметных углах, среди мусора, который выкидывали с черного хода…