Утопленница - Кейтлин Ребекка Кирнан

отдельный вид, паукообразные, как скорпионы и клещи. – Я не коллекционирую паукообразных, – объяснила она.

– Да, у вас много жуков.

– Это ещё что! Видела бы ты мой дом.

Мне не стоит так подробно расписывать коллекцию насекомых доктора Огилви, наверное, я просто пытаюсь протянуть время.

– Именно этим ты и занимаешься, – раздражённо напечатала Имп. – Ты медлишь, как будто от этого тебе полегчает. Словно, если немного подождать, всё успокоится.

Нет, не успокоится. Никогда. Наоборот, разразится настоящая буря.

Ладно, вот что я «помню» после вчерашнего приёма. С декабря 2008 года я время от времени поднимала в беседах с Магдалиной Огилви тему Евы Кэннинг, то есть в течение последних двадцати двух месяцев. На это указывают её записи, в которых Ева не раз упоминается после июльской встречи и во время ноябрьских событий (которую я всё чаще отвергаю как… ладно, я ещё вернусь к этому). Доктор Огилви знала, что я пыталась разрешить парадокс с двумя Евами и дважды покидавшей меня Абалин. Она показала мне свои записи в качестве доказательства. Надо признать, это оказалась очень толстая пачка заметок. Верит ли она в призраков, оборотней и русалок? Она сказала, что это не имеет отношения к делу, и мне кажется, что я могу её понять.

Однако она не знала, что я записываю свою историю. Можно сказать, что доктор Огилви удивилась, узнав о её существовании, хотя я думаю, что ей пришлось изрядно постараться, чтобы скрыть свои эмоции. Первое, что я вчера сделала, – показала ей то, что я называю «Семью страницами», которые написала во время своего срыва. Она уточнила, можно ли ей зачитать их вслух, и я ответила, что да, конечно, можно (честно говоря, покривив душой). Когда она закончила, я еле сдерживалась, чтобы не задрожать, страстно желая убежать прочь.

– Это очень сильно, – произнесла она. – Читается почти как заклинание.

– Заклинание против чего?

– Зависит от многих факторов, – вздохнула она. – От одолевающих тебя призраков, а может быть, от твоего недуга. От аномалии, с которой ты так долго боролась. От внутренних противоречий. Кроме того, этот текст читается как декларация о намерениях. Изложив это на бумаге, ты совершила смелый поступок. Очевидно, что тебе нельзя было прекращать приём лекарств, но… – Тут она замолчала. Я готова была побиться об заклад, что знаю, как она намеревалась закончить это предложение.

– Ты веришь, что эти события произошли в действительности? – спросила она, постучав пальцем по страницам. – Именно так, как ты их описала?

Немного поколебавшись, я призналась:

– Не знаю. Я психанула и просто забила на утверждение Абалин, что существовала только одна Ева. Я цеплялась… не знаю за что. Не понимаю, даже если я выдумала вторую Еву, как это могло послужить для меня неким утешением.

– Возможно, это тот вопрос, на который нам нужно найти ответ. – Потом она поправилась: – Хотя нет, на этот вопрос ты должна найти ответ сама, Имп. – И она процитировала фразу Джозефа Кэмпбелла, которую я ранее уже приводила (или нет?), о том, что можно «сойти с ума» и снова воскреснуть. – Это твоё путешествие, и если тебе когда-нибудь суждено обрести покой, я считаю, что эту проблему ты должна попытаться разрешить сама. Я всегда буду рядом, конечно, если тебе понадоблюсь. Возможно, я могу тебя в чем-то направлять, но такое ощущение, что ты начинаешь собирать кусочки картины воедино. Думаю, на тебе благотворно сказывается присутствие Абалин.

– Она хочет, чтобы я написала рассказ. Про вторую часть истории, Альбера Перро, выставку и всё остальное.

– Думаешь, ты сможешь?

Мы уже успели обсудить выставку Перро и то, как она вписывалась (или не вписывалась) в мою искажённую хронологию событий между концом июня и зимой 2008/09 года. Июль, ноябрь или что там ещё. Я сказала ей, что Абалин объявила, будто не посещала со мной выставку, но я твёрдо уверена, что ходила туда не одна. Я бы просто не рискнула пойти туда в гордом одиночестве.

– Вот с чего я хочу начать, – кивнула доктор Огилви. – Точнее, хочу, чтобы ты с этого начала. – Сказав это, она уставилась на толстую папку с моими записями, раскрытую у неё на коленях. – Существует причина, по которой ты сфабриковала вторую историю, – если предположить, что ты её действительно сфабриковала, – и тебе нужно прежде всего узнать, почему это случилось.

– Я не знаю почему.

– Я понимаю, но думаю, ты сможешь это выяснить. Или вспомнить. Это кроется где-то в глубине твоего сознания. Даже подавив эти воспоминания, ты от них полностью не избавилась. Просто спрятала их от самой себя куда подальше. Может быть, ты пытаешься от чего-то защититься.

– Что может быть хуже, чем две Евы и всякие русалки с оборотнями? – хмыкнула я, даже не пытаясь скрыть свой скепсис.

– Это твой вопрос, – мягко сказала она. – Не мой. Но есть одно упражнение, которое мне хотелось бы, чтобы ты попробовала. Я бы хотела, чтобы ты составила для меня список. Чтобы ты перечислила те вещи, в которых начинаешь терять уверенность, хотя раньше верила, что это правда. – Она имела в виду факты, а не правду, но я не стала её поправлять.

– Насчёт Евы Кэннинг, – понимающе кивнула я.

– Да. О ней и о тех событиях, которые кажутся тебе с ней связанными. Ты готова?

– Да, – согласилась я, хотя и не чувствовала особой уверенности.

Она вручила мне жёлтый блокнот и ещё один карандаш (№ 2, шестиугольный в поперечном сечении, «Паломино Блэквинг», высококачественный графит), объяснив, что оставит меня в покое, пока я буду писать свой список. – Я буду снаружи, в коридоре. Просто дай мне знать, когда закончишь.

И вот что я написала (она сделала себя ксерокопию, разрешив мне забрать оригинал домой):

1. Существовала только одна Ева Кэннинг.

2. Я наткнулась на неё в июле, а не в ноябре.

3. Абалин ушла от меня в начале августа.

4. Возможно, я не смогу точно изложить хронологию/рассказ об этих событиях.

5. Это была сирена. Не волчица.

6. Абалин не ходила со мной на выставку Перро. Это сделала Эллен. И случилось это после того, как Абалин меня бросила.

7. Я придумала историю с волчицей/второй Евой/Перро в качестве защитного механизма от событий, связанных с «июльской» Евой.

8. Существовала только одна Ева Кэннинг.

А потом я встала и открыла дверь, обнаружив снаружи доктора Огилви разговаривающей с медсестрой. Она вернулась в кабинет, и я снова села на кушетку. Она прочитала мой список два или три раза.

– Последний пункт, – сказала она. – Я хочу обсудить его, прежде чем ты уйдёшь. – С этими словами она бросила взгляд на часы. Оставалось пять минут до того, как