Стратегии гениальных мужчин - Валентин Бадрак

Всему этому не суждено было сбыться. Ставка Цезаря на многочисленный и разношерстный народ, окружение себя преданными авантюристами разочаровали сенатское сословие, которое, к тому же, приводили в ужас последствия возможной победы Цезаря над Парфией. Цезарь стал заложником собственных успехов, разрушительной мощи и стремительного движения, в котором он намного обогнал свое поколение. Его пренебрежение к магистратурам, ставшее результатом веры в свои неистощимые силы, откровенное игнорирование римских традиций (выразившееся, например, в интимных отношениях с царицей Египта Клеопатрой), содействие собственному обожествлению, вызванное негласным соперничеством с бессмертным образом Александра, и, наконец, навязывание царского единовластия в обществе, которое исторически не было к этому готово, – все это явилось причиной сначала глубокого недовольства, а потом и заговора и убийства Юлия Цезаря в период его политического расцвета и расцвета его духовных сил. Юлию Цезарю в момент убийства было пятьдесят шесть лет…

«Он говорил о своей миссии; он рассматривал свою жизнь как миссию, как служение функции сделать Бога сознательным».

Ойген Белер о Юнге

«Конечно, из того, что мы здесь открываем, нет ничего для масс – есть лишь некоторая скрытая вещь, которую можно постичь лишь в одиночестве и безмолвии. Лишь немногие люди пытаются что-либо об этом узнать; гораздо проще проповедовать универсальную панацею для всех, чем применять ее к самому себе и, как мы все знаем, все не так плохо, если все сидят в одной лодке. Сомнения не могут существовать в стаде; чем больше толпа, тем лучше истина – и тем больше катастрофа».

Карл Густав Юнг

Для достижения абсолютной и неоспоримой победы Юнг, хорошо понимавший слабости неглубоких по восприятию мира человеческих масс, выбрал симбиоз науки и мистики как способ влияния, а позже и давления на психику окружающих. Он оперировал, когда это было выгодно, то как ученый, то как неподвластный пониманию, полурелигиозный харизматический лидер. Он сменял маски с виртуозной ловкостью, почти не совершая ошибок относительно того, кем выступить в данный момент.

Его первым шагом, направленным исключительно на усиление блеска своей внешней оболочки, было написание докторской диссертации. Но в дополнение к собственной значимости он должен был также получить и официальный легализованный доступ к чужому людскому сознанию. Молодой врач рассчитал все предельно точно. Прежде всего для того, чтобы приступить к работе, надо было заручиться поддержкой Блейера – человека, который до определенного периода должен был своим достаточно известным именем прикрыть Юнга от непредвиденных случайностей превратной карьеры ученого. Он предложил Блейеру исследование феномена спиритического медиума, а для красивого наглядного примера легко решился пожертвовать своей кузиной (дочерью того самого родственника Прайсверка, так серьезно помогавшего семье Юнг в тяжелый период безденежья) и сделать вывод о ее патологической истерии. Особенно этот факт интересен тем, что начинающий психиатр-практик был отлично осведомлен о глубоких чувствах девушки к нему. Но молодой Юнг исходил из того, что как сам Блейер, так и значительная часть лидеров европейской психиатрии в тот период проявляли интерес именно к некоторым психическим явлениям, сопутствующим спиритизму и проявляющимся у так называемых медиумов-провидцев. Ассистент не ошибся ни в оценке обстановки, ни в выборе покровителя и был благословлен на работу – как само решение, так и его реализация являются свидетельством недюжинной внутренней работы ума. Уже в таком возрасте он прекрасно осознавал, что одной нечеловеческой работоспособности недостаточно для качественного рывка к славе и коренного изменения своего положения. Так или иначе, диссертация появилась ровно через два года после прихода в клинику – по оперативности срок почти невиданный и в какой-то мере шокирующий, учитывая, что Юнг работал без отрыва от практики, где он также ухитрялся преуспевать. Научная работа имела неожиданный колоссальный успех и даже озадачила старого Блейера. Выстрел начинающего психиатра попал в десятку.

Естественно, Юнг и не думал сбавлять обороты: едва переведя дух, он берется за докторскую диссертацию. Наряду с работой над ней ему хватает сил на дальнейшие исследования и постоянное внимание профессиональным публикациям: он отдает себе отчет в том, что лишь оперативное освещение собственных исследований может «зажечь» его имя и помочь совершить новый качественный скачок, адекватный неуемным амбициям. Совершенно очевидно, и это не вызывает каких-либо сомнений, что примерно в возрасте около тридцати Юнг соизмеряет свои силы относительно возможности «величия» и «гениальности» как ученого и пионера-первооткрывателя в области психиатрии. Но с другой стороны, также очевидно, что поставленные задачи не являются пустой самоцелью. Юнг жаждет большой известности, у него есть предмет-идея для эксплуатации, но он, прежде всего, увлеченный исследователь и творец, а уже как следствие таланта, развитого исключительно самодисциплиной и глубокой работой до бесконечности, он исполнитель собственной задачи, которую условно можно было бы обозначить так: «Как сделать себя великим?».

Докторская диссертация, написанная через три года после первой медицинской диссертации, и ее защита были не фееричными, но достаточно успешными, чтобы фамилия Юнг стала не просто новым звуком среди европейских светил медицины. Юнг знал, что его имя должно звучать, он должен просто идентифицироваться в как можно более широком пространстве, если хочет превратить свой творческий потенциал в реальную потенцию-власть. Конечно, в конструктивном и гуманном понимании. Почти одновременно он становится старшим врачом. И так же почти одновременно приходит к пониманию, что уже нащупал тот кряжистый хребет, когда дальше уже некому указать путь, ибо его надо прокладывать самостоятельно.

Как раз в этот момент ключевой находкой для уже становящегося маститым врачом-практиком явился Зигмунд Фрейд – титаническая фигура с колоссальным будущим, но еще не превратившаяся в монумент и нуждающаяся в молодом подкреплении для развития и распространения на планете нового уникального учения о человеческой сущности, названного психоанализом. Вряд ли стоит полагать, что встреча двух великих первопроходцев самых скрытых лабиринтов человеческой души, распространение взглядов которых так сильно повлияло на будущие поколения, была предначертана свыше. Они не могли не встретиться на таком узком пространстве, как планета Земля, – если Фрейд был озабочен поиском учеников и последователей, то и Юнгу еще было нужно подтверждение собственной внутренней силы, готовности интеллекта самостоятельно указывать путь. Ему еще не хватало самодостаточности. Зато хватило решимости сделать первый шаг навстречу Фрейду. Едва узнав о существовании неординарного человека, решившегося торпедировать общество неслыханным образом, Юнг, имеющий дальновидный аналитический ум, тотчас осознал, насколько далеко вперед ушел Фрейд в своих изысканиях. Ни секунды не колеблясь, Юнг устремился к еще не признанному ученому, чтобы предложить себя в качестве ученика.

Несмотря на изначальное несколько иное понимание природы человеческих поступков, Юнг признавался, что он «многим обязан гениальным концепциям Фрейда». Действительно, Фрейд был первым настоящим титаном на пути Юнга и это не могло не отложить отпечаток на его дальнейшем творчестве. Хотя стоит заметить, что очень тесная связь с Фрейдом была и чрезвычайно рискованной для репутации начинающего ученого европейского уровня: на момент присоединения Юнга к новому психоаналитическому течению Фрейд еще не был широко известен. Даже напротив, в то время, когда Юнг решился встать на защиту едва пустившего ростки прогрессивного движения на континенте, венского пионера психоанализа не принимал не только европейский медицинский мир, но и даже местная академическая камарилья из медицинских университетов. Более того, Фрейд в начале своего пути испытывал и натиск исступленного антисемитизма, ибо не только он сам, но и все его первые ученики были евреями. В то же время сила, смелость и проницательность молодого Юнга как раз в том и состояла, что именно он одним из первых почувствовал, что за фрейдовским учением – будущее мировой психологии. И не только психологии: очень быстро Юнг увидел в психоанализе более широкий контекст, чем просто направление медицины. Его точка отсчета уже была достаточно высока и бесспорно намного выше, чем у негибких и консервативных современников. Это был, без сомнения, результат его уникального синтеза, плод постоянных внутренних усилий и размышлений. В конечном итоге, это было следствие стремительного вмешательства его воли – воли земного существа, жаждущего большего, нежели предлагает ему судьба.