Мужской роман - Ирина Потанина

— Думаешь, меня волнует только качество твоей работы? Дружеского любопытства, по-твоему, испытывать я не могу… Да? Вот это новость! Впрочем, ты почти угадал. Понимаешь ли, дабы у твой работы было хоть какое-то качество, необходимо прежде всего твое наличие. А оно превратится в отсутствие, если ты не оставишь интересовавшую тебя недавно тему. Я звоню очистить совесть. У меня душа за тебя болит. Это ж я насоветовал тебе вернуться к написанию книги… Понимаешь?

Факт наличия у Главного Редактора души показался Игорю крайне неправдоподобным.

— В общем, так. Поступила информация. Того господина, которым мы с тобой так интересовались, — убили. Подоплеки не знаю. Знаю только, что лучше тебе о своем интересе к покойничку помалкивать. Ты услышал?

Игорь, обрадовавшись праву голоса, открыл рот и тут же с клацаньем захлопнул его. Ответ Редактором не предполагался.

— Повторяю: увы, писать твою книгу сейчас нельзя. Даже праздно любопытствовать не стоит, не то, что открыто собирать информацию. Не в рядах милиции, так среди коллег покойного, интеллигентный, читающий человек найдется, тот, который тебе потом жизни не даст расспросами и подозрениями. Поверь мне, я в таких ситуациях кое-что смыслю. Убийства просто так не проходят. Имею в виду, убийства людей такого уровня, как Сан, — нечаянно произнеся фамилию убиенного, Редактор на несколько секунд замолчал, пыхтя и, наверное, настороженно оглядываясь, — Будут устраивать показное разбирательство. Будут искать козла отпущения, на которого можно будет все свалить. Просто, дабы репутацию свою не позорить. Такое случилось, а они виновного не нашли!!!

«Вообще, здорово. Один боится собственных работодателей, другой — мафиозных разборок, третья собственных угрызений совести. Мир сумасшедших! Людям нравится ощущать себя в центре событий, люди намеренно выдумывают себе массу опасностей. Выдумывают, боятся, переживают и гордятся собственными переживаниями. Я, мол, знаете, сколько уже пережил!»

— И прошу не считать меня психом! — продолжал Редактор, — Раз предупреждаю — значит есть основания!!! — а потом совсем другим тоном, словно сжавшись в комок, зашептал, — Я ведь именно в такое дерьмо во времена своей столичной карьеры влип. Писал с напарником про одну шишку. Без наездов, но и не слишком прогибаясь. Шишка поначалу не возражала: на тот момент ей лишняя реклама вполне уместна была. А потом возражать стало некому. Пришили мою шишку. А ко мне потом с разбирательствами пришли, не ты ли, мол? Хорошо, друган один выручил. Как прознал, что меня в козлы отпущения прочат, так и велел мне на дно слечь. А напарника моего… — Редактор издал тяжелый, совсем нередакторски искренний, вздох, — В общем, до сих пор простить себе не могу, что не предупредил его… Но мне, понимаешь, просто в голову не пришло тогда. Друган-то только про меня говорил. Тебе, мол, знаешь, что светит??? А про напарника молчал… Может не знал, может решил меня им прикрыть, — за несколько предложений состарившийся вдруг Редактор закашлялся и, видимо взяв себя в руки, заговорил относительно спокойно, — В общем, хочу предупредить тебя, Игорь.

— Спасибо. Не переживайте, напарника у меня нет.

Игорь мысленно отхлестал себя по щекам, за внезапно вылетевший сарказм. Вообще-то, должно бы жалеть Редактора, а не обсмеивать.

«Рассказать ему, что ли, кто на самом деле убил Сана? Ведь завтра об этом все равно раструбят все газеты… Нет. Не стоит. В свой срок узнает. А нет — значит, не судьба. Помучается своими страхами и забудет всё. Господи, я стал скрытым и замкнутым. Скрытым и скрытным. Как… как Вера раньше». Игоря вдруг посетила странная догадка. А ведь они полностью поменялись ролями… Восторженный распахнутый навстречу всему живому Игорь закончился. Сомкнулся удавом вокруг глубокой воронки собственной боли и шипит на весь мир. Баюкает ампутированную душу. А Вера? «Я хочу ворох друзей и настоящее дело…» Она выпила Игоря до дна, вобрала в себя его силу, его веру в людей, весь его стержень… Вобрала и исчезла…

«Главное, чтоб на пользу!» — отмахнулся Игорь от навязчивого ощущения обездоленности.

— Прощаю непростительное, — после долгой паузы выдавил из себя Редактор довольно холодно, — Списываю на юношескую черствость. Или на глупость даже.

— Я не хотел… Извините… Я немного… того.

В нелепом «того» Редактору предоставлялась свобода выбора. Как пожелает, так и поймет. Ничего неприятного для себя Главный пожелать не мог, поэтому Игорю извинение казалось исчерпывающим: смущенным и комфортным для собеседника. Собственное лицемерие ничуть не покоробило Критовского.

— Понимаю, понимаю… Такую задумку на взлете без крыльев оставили! Ты ведь, небось, и фабулу продумал и фактажем насытился…Что тут говорить. По одному голосу твоему сразу слышно — скис парень. А я ведь говорил тебе, не лезь на свободу. Я ведь предупреждал.

Нотки торжества в голосе сочувствующего покоробили. Унизили даже.

«Неужто и впрямь по моему голосу так легко считывается трагедия? Ну, уж нет! Не дамся! Жалеть себя не позволю!»

Редактор, тем временем, продолжал:

Знаешь, Критовский… Не нравишься ты мне. Работать с тобой невозможно. Хотя талантлив — это да… Не должен я такого делать. Себе же могилу копаю… Тебя в коллектив пусти — ты его вмиг разлагать начнешь… Но по-другому не могу. Видя твои сложности, предлагаю: возвращайся в штат. Это существенно. Коллектив, он, на самом деле спасает. Идиотизмом своим. Бюрократией бесконечной. Можно оценивать, кого ты лучше, к чему должен еще стремиться… Можно думать, что ты — как все…а значит, раз все в депрессию не впадают, то и ты не впадешь. Стая — она лучшее лекарство от душевных травм. Перед ней выделываться можно, тем самым самореализовываясь. Намучаешься весь день, «держа себя в руках», а потом домой приходишь — так тоскливо делается… Но в работе в коллективе есть свои плюсы. К вечеру ты устал уже настолько, что, несмотря на то, что тошно делается, блевануть не успеваешь — спать падаешь. А завтра снова играть свою роль… Времени на депрессию не остается. Возвращайся в штат, Критовский. Это серьезное предложение. Только у меня имеется парочка условий по поводу твоего поведения в коллективе…

Никаких условий Игорь выслушивать не стал. Бросать трубку было крайне невежливым, благополучно распрощаться представлялось невозможным… Игорь положил телефонную трубку на пол, и, стараясь не мешать Главному выговариваться, корректно оставил того наедине с самим собой.

В комнате Игорь все же подошел окну. Несколько минут, шутки ради, порассуждал о возможности выброситься. Отдаться захватывающему ощущению восторга от свободного падения, чтобы потом навеки перейти в собственность к блаженной пустоте… Это было бы слишком хорошо. На подобные упрощения он, Игорь, не имел ни малейшего шанса. Разбиться насмерть, скорее всего, судьба не позволит. Максимум — искалечиться и доставить массу неприятностей всем родственникам. Такого, конечно, не хотелось.

«И кому только в голову пришло называть целиком подвластное всемирному тяготению падение — свободным?» — фыркнул Игорь и отошел подальше от окна и от шальных мыслей. Чтобы не сойти с ума окончательно, нужно было немедленно придумать себе очередной смысл жизни. Сначала придумать, а потом убедить себя, что он вовсе не придуманный, а самый что ни на есть настоящий, рожденный самой природой, а не игоревой воспаленной потребностью в самореализации.