Рокоссовский. Терновый венец славы - Анатолий Карчмит

В девять часов утра, с оборванными пуговицами на кителе и без фуражки, появился Иванов. Он взял чемодан:

— Идите за мной!

Он с трудом посадил их в товарный вагон, приспособленный для перевозки людей.

— До отхода поезда осталось сорок минут. Я скоро вернусь. — С сухарями и несколькими банками консервов он появился за пять минут до паровозного гудка. Он передал пакет Юлии Петровне:

— Вот и все, что я мог сделать.

— Спасибо тебе, Игорек, увидишь мужа… — Она не смогла договорить — ее душили слезы.

— Все будет хорошо, вы едете в Казахстан! — Иванов помахал рукой уходящему поезду и нырнул в толпу.

2

Оглушительный грохот вагонов, резкие толчки, вытряхивающие последние силы из пассажиров, частые стоянки в тупиках, суетливая беготня за кипятком — все это длилось более трех недель.

Наконец глубокой ночью около десятка семей высадились на станции Атбасар. Зал ожидания, где их разместили, огласился детским плачем, раздраженными женскими криками, жужжанием мух, которые ползали по облупившимся стенам и бились о стекла окон.

Головой к окну, на скамейке, крестом раскинув руки, лежал человек. В изголовье стояли железные костыли. Он был укрыт шинелью. Лица не было видно, только торчал круглый подбородок, поросший черным пушком. Из-под шинели выглядывал пыльный кирзовый сапог.

К нему подошел пожилой милиционер и, откинув шинель, неожиданно рявкнул:

— Встать! Здесь должен сидеть женщин с ребятом!

Человек, глянув на блюстителя порядка, дотянулся рукой до костыля:

— Ходи отсюда, шкур!

Милиционер резво отскочил на безопасное расстояние и, поправив на боку пистолет, под пристальными взглядами женщин и детей, гордо подняв голову, вышел из зала.

Юлия Петровна, постаревшая, с покрасневшими глазами, в мятой шляпке, сидела в углу на чемодане, рядом с ней, прислонившись к стене, стояла Ада. Она то и дело поправляла челку, темным крылом прикрывавшую горящие от нервного перенапряжения глаза, и уговаривала мать выйти на свежий воздух.

На востоке уже занималась заря, а на противоположной стороне небесного свода еще горели созвездия. Было тихо, только едва заметный ветерок перебирал листья пирамидальных тополей. На морщинистом асфальте станционного двора, переходившего в степь, стояло несколько повозок. К ним были привязаны лениво жевавшие солому ослики.

— Мамочка, что будет с нами дальше? — спросила Ада, глянув на изможденного старика в тюбетейке, набросившего на осла какой-то мешок.

— Что и со всеми, доченька, — ответила вяло Рокоссовская. — Нас переправят в какое-то село, и мы будем там жить.

— Где теперь наш папочка?

— Доченька, меньше задавай вопросов, — вздохнула мать. — Фашистов бьет наш папа.

В десять часов утра к ним подошел начальник районного НКВД, он же комендант по распределению и надзору за беженцами. Это был мужчина лет пятидесяти с лишним. Его фамилия была Кириллов, но он был похож на казаха. Он подробно рассказал, кто где будет жить, чем должны заниматься взрослые люди и как должны вести себя дети.

— Прошу иметь в виду, — сказал он в заключение, — в селе Федоровка, где вы будете жить, большинство людей входят в секту христиан-баптистов. У них свои обычаи, свой кодекс жизни. В целом — это трудолюбивые и честные люди. Они не курят, не пьют… У меня к вам настоятельная просьба — присмотритесь к ним и постарайтесь найти общий язык. Иначе жить под одной крышей будет неуютно.

Вскоре их погрузили на четыре повозки и направили к новому месту жительства. До села от станции было около семидесяти километров.

Куда ни кинь взгляд, везде ровная, однообразная степь, выгоревшая до черноты от яркого и знойного солнца. Нигде не видно ни одного деревца, ни цветочка, ни селений, ни хуторов. Только кое-где по сторонам дороги, как сторожевые башни, возвышались одинокие овчарни. Завидев повозки, оттуда выбегала стая волкодавов и, злобно нарычавшись, трусила обратно. Иногда попадались какие-то птицы, которые темными силуэтами двигались по степи на высоких, как у цапли, ногах. Распластав крылья, высоко в небе, высматривая добычу, плавали ястребы.

Рокоссовские ехали на последней повозке. Настроение у Юлии Петровны было гораздо хуже, чем тогда, когда она ехала по степям Монголии. Там был вместе с ними муж, была надежда и не было лишений и страданий, которые они испытывают сейчас. Думала ли она когда-нибудь, что на ее долю выпадет в жизни столько мытарств и горя? Только ожила после освобождения мужа, и вдруг на тебе — новое испытание.

Ада полулежала на соломе и, прищурив глаза от солнца, с тоской смотрела вдаль, куда степь уходила за горизонт. Она была похожа на оперившегося, но не умеющего летать, выброшенного из гнезда птенца.

Под утро следующего дня они доехали до села Федоровка. Оно раскинулось в степи недалеко от истоков реки Ишим, в низовьях которой Рокоссовский когда-то воевал с колчаковцами. Вокруг зрела пшеница, за деревьями едва просматривались дома. Вдоль улицы по арыкам бежала мутная вода. В селе насчитывалось около пятисот домов.

Рокоссовских поселили в доме Лузанна. Отец семейства, Тимофей Иванович, мужчина лет сорока пяти, без кисти правой руки, которую он потерял на уборке урожая, отвел им комнатушку — четыре шага в ширину и пять — в длину.

Дом по деревенским меркам был просторным — четыре комнаты. У хозяйки дома, полной неулыбчивой женщины лет сорока, Анны Владимировны, было шестеро детей. Старший сын сидел где-то в тюрьме за отказ в армии брать в руки оружие, две девочки и один мальчик ходили в школу, а двое детей были еще малышами.

В доме было чисто. Он был обставлен самодельной мебелью, окна занавешены светлыми шторами. В каждом углу комнат, почти под самым потолком, находились выписки из Евангелия. Они были в рамах и под стеклом. В комнате Рокоссовских было написано: «Отдай сердце твое мне. Притч. 23,26».

Самая большая комната была предназначена для собраний братьев и сестер — так называли друг друга баптисты. Тимофей Иванович Лузанн был духовным наставником секты.

Лузанны появились здесь более века тому назад из Пензенской губернии. Они добрались сюда, как сотни и тысячи других, в поисках лучшей жизни и новой доли.

Юлия Петровна устроилась учительницей в местной школе, а Ада пошла учиться в седьмой класс.

Прошло более семи месяцев. Жизнь Рокоссовских мало-помалу вошла в определенную колею. Хозяин и его жена называли Юлию Петровну «сестрой» и к ее дочке относились по-родственному.

Иногда появлялся комендант, учинял допросы и, удовлетворенный ответами, надолго исчезал.

За это время Рокоссовская написала в разные инстанции, по различным адресам около десятка писем, но ни одного ответа не получила — или плохо работала здешняя почта или людям, которым она писала, в эту тяжелую пору было не до писем.