Муза - Джесси Бёртон

Она давно уже перестала слушать Би-би-си как источник фактов: они предлагали малоправдоподобный гибрид информации из Мадрида и Севильи, сложенный вместе и поделенный на взгляд из Лондона. А из официальных республиканских радиостанций лился бесконечный поток победных реляций, выглядевших не слишком убедительно на фоне реальных событий. Радиочастоты Гранады и других северных городов почти не прослушивались – волны не могли прорваться сквозь горы на юге.

Радиостанция Малаги постоянно распространяла опровержения, слухи и легенды, а также призывы республиканцев вооружаться и объединяться, чтобы строить новую Испанию, свободную от фашистов. А вот севильское радио пугало националистическими инвективами. Днем в эфире чередовали музыку и частные объявления, как будто не было никакого противостояния. Зато ночью на радиоволны выходили повстанцы, и, даже с учетом напыщенности и милитаристского угара, Олив слушала их, чтобы уяснить для себя, как меняются настроения в приютившей ее стране. Она слушала, как генерал Кейпо де Льяно, первым из военных в Севилье вышедший в эфир, вел свою неослабевающую кровожадную риторику с криками, что Испания поражена раковой опухолью, это армия неверных, и только их смерть будет означать, что опухоль удалена.

Все это не могло не вызывать беспокойство, но были и обнадеживающие рассказы о людях, отказывавшихся выполнять требования генералов. Тереза поведала о священнике в соседней деревне, который не позволил банде фалангистов расстрелять атеистов в своей церкви. А еще ходили слухи о том, что «левые» устроили выволочку анархистам за то, что те пытались сжечь местный храм, когда в церковном приходе, в печах для выпечки хлеба, спрятались от радикалов их «правые» соседи.

Слушая эти рассказы, Олив понимала, что основная масса придерживается нейтральных взглядов. Люди хотели, чтобы их оставили в покое, они желали держаться подальше от этой демонстрации силы, от разговоров об очищении нации, от жестоких расстрелов, когда кровь забрызгивала беленые стены. Вот только их желания не могли изменить общую атмосферу Арасуэло. Приходя в деревню, Олив видела озабоченные лица местных жителей, гадавших, кто кого будет защищать, когда для них наконец придет час расплаты.

Исаака свели в Малаге с профсоюзным деятелем, который подворовывал кабанчиков у своего босса, и Иса купил у него винтовку. Он укрепил входную дверь в коттедже, хотя прекрасно понимал, что в критический момент их это не спасет. Все больше «сочувствующих» националистам уходили из деревень и прятались в сельской местности или вступали в ряды народной милиции, сформированной коммунистами Малаги. Это была реальная угроза, и Тереза настаивала на его уходе.

– Отправляйся на север, – сказала она. – Здесь у тебя слишком много врагов. Ты для них чужой. «Левые» тебе не доверяют из-за отца, а «правые» не доверяют из-за того, что ты незаконнорожденный.

Он посмотрел на сестру, в ней появилась жесткость.

– Ты здесь тоже чужая, Тере.

– Но это ты выстрелил в Мадонну. Ты обучал крестьян их правам. Ты…

– И что? Думаешь, они охотятся только на мужчин? Тогда уходи со мной.

– Никуда я не уйду.

– Господи, ты упрямая, как эти Шлоссы.

– А то мы не знаем, почему они не уезжают? Из-за тебя. Подумай, Иса, ты ведь и их подвергаешь опасности.

* * *

Британское консульство в Малаге разослало письма всем зарегистрированным подданным Его Величества. Тереза с расширенными от страха глазами вручила Саре официальный конверт. После скудного завтрака – начались перебои с хлебом и козьим молоком – Шлоссы принялись обсуждать, оставаться им или уезжать.

Их проинформировали, что военные корабли готовы их вывезти из Испании в Гибралтар, а если они пожелают, то и в Англию. Угроза, говорилось в письме, исходит не от националистических повстанцев и иностранных войск, а от крайне левых, «красных», которые вскоре могут начать грабить арендованные британцами финки и конфисковывать частную собственность.

Олив настаивала на том, чтобы остаться.

– Мы не вправе уезжать только потому, что нас что-то не устраивает. Какой пример мы подаем?

– Liebling[72], здесь опасно, – возражал Гарольд.

– В Малагу ездишь ты. Мы иностранцы, нас не тронут.

– Нас-то как раз и тронут. – Гарольд ткнул в письмо. – Именно об этом говорит консул.

– Лив права, – вмешалась Сара. – Мне кажется, что мы не должны уезжать.

Гарольд с недоумением смотрел на своих женщин.

– Вы обе желаете остаться?

Сара встала и подошла к окну.

– Лондон больше не для нас.

– Ничего не понимаю, – сказал Гарольд. – Всего два месяца назад ты рвалась уехать.

Сара его слова проигнорировала.

– Мне кажется, – сказал он, – что мы должны уехать, если ситуация ухудшится, и взять с собой Исаака.

Обе женщины разом повернулись к нему.

– Это мой долг, – последовало разъяснение. – Он слишком ценен для нас.

– Исаак не уедет, – сказала Сара. – Он будет драться.

– Что ты об этом можешь знать?

– Все же очевидно. Он привязан к этим местам.

– Я тоже. – Сидевшая на диване Олив потянулась к сигаретам, запас которых уже кончался. Родители ее не остановили. – Мистер Роблес не трус, – сказала она, выпуская дым и выдерживая их взгляды. – Но если ты собираешься позвать его с собой, то, по-честному, надо взять и Терезу.

– Он уже заканчивает «Руфину»? – спросил Гарольд. – Я все бросаю Пегги наживку, а ситуация мне самому непонятна.

– Я не знаю, сеньор, – призналась Тереза.

– Обычно ты все знаешь, Тереза, – подала голос Сара.

– Он почти закончил, – ответила за нее Олив. – Осталось ждать недолго.

– Дорогой, когда ты в следующий раз поедешь в Малагу, купи Юнион Джек, – попросила жена.

– Что?

– Я хочу повесить флаг Великобритании перед домом. Если заявится какой-то мерзавец, чтобы нас перестрелять, пусть увидит, что мы нейтралы.

– Мама, мы не нейтралы, – поправила ее Олив. – Ты хоть иногда открываешь газету?

– Не люблю газеты, ты же знаешь.

– Не считая тех, где про тебя написали.

– Лив, – одернул ее отец.

– Она витает в облаках. Наше правительство умыло руки. Как и французы. Они заявили, что защищать Испанскую республику – это все равно, что защищать большевизм.

– Они обеспокоены, liebling, – заметил Гарольд. – Опасаются революции. Пожар может перекинуться во Францию, а затем через канал на Риджент-стрит, и Стрэнд, и Пеннинскую дорогу.

– Болдуин так боится Гитлера, что палец о палец не ударит.