Путешествия и приключения капитана Гаттераса - Жюль Верн

Морж свалился, но силы еще не покинули его, он старался проломить лед, чтобы ускользнуть от охотников. Алтамонт ринулся на него с топором и нанес несколько ударов. Животное отчаянно защищалось, но несколько выстрелов прикончили его, и бездыханный морж растянулся на льду, обрызганном его кровью.

Это было крупное животное длиной в пятнадцать футов, считая от морды до хвоста, из него можно было бы добыть несколько бочонков жира.

Доктор отрезал лучшие части от моржовой туши, а все остальное бросил воронам, которые уже носились над льдами.

Смеркалось. Пора было возвращаться в форт Провидения, небо прояснилось, луна еще не вставала, и звезды ярко сверкали.

– Идемте! – сказал доктор. – Время уже позднее. Сегодня нам не очень повезло. Впрочем, если охотник настрелял дичи себе на ужин, то он не имеет права жаловаться. Пойдем кратчайшим путем и постараемся не заблудиться. Звезды укажут нам путь.

Однако не так-то легко ориентироваться по Полярной звезде в странах, где она блещет над самой головой путешественника. Действительно, когда север находится в зените, трудно определить другие части света. К счастью, луна и крупные созвездия помогли доктору найти дорогу.

Для сокращения пути доктор решил не идти вдоль извилистого побережья, а напрямик пробираться к форту. Так было ближе, зато рискованно, и в самом деле – не прошло и нескольких часов, как охотники окончательно заблудились.

Они уже подумывали о том, чтобы переночевать в ледяном домике, а наутро вернуться на побережье и идти по ледяному полю. Но доктор, зная, что Гаттерас и Джонсон будут беспокоиться, настаивал на продолжении пути.

– Нас поведет Дэк, – заявил он, – а Дэк никак не может ошибиться. Он одарен особым инстинктом и не нуждается ни в компасе, ни в звездах. Пойдем-ка за ним.

Дэк шел впереди, путешественники вполне доверяли его чутью. И они не ошиблись, потому что вскоре на горизонте показался свет, это не могла быть звезда: ее ни за что не увидеть бы в густом тумане.

– Это наш маяк! – воскликнул доктор.

– Вы так думаете? – усомнился Бэлл.

– Я уверен! Идем!

По мере того как путешественники приближались, свет становился все ярче. Вскоре они вступили в полосу светящейся пыли, они шли в гигантском луче, их огромные отчетливые тени тянулись за ними по сверкающей снежной пелене.

Путешественники ускорили шаги и через полчаса уже поднимались по откосу в форт Провидения.

Глава 9

Тепло и холод

Гаттерас и Джонсон с беспокойством поджидали товарищей. Охотники очень обрадовались, добравшись, наконец, до теплого уютного уголка. Вечером температура сильно понизилась, и термометр показывал –23F[41].

Измученные, полузамерзшие охотники совсем выбились из сил. К счастью, печи работали исправно, и плита была растоплена. Доктор преобразился в повара и нажарил несколько котлет из моржового мяса. В девять часов вечера все пятеро уселись за сытный ужин.

– Ей-богу, – сказал Бэлл, – пусть меня назовут эскимосом, но должен признаться, что еда – важное дело во время полярной зимовки. Если попал тебе порядочный кусок, уписывай за обе щеки!

У всех рты были набиты, и никто не мог сразу же ответить Бэллу. Но доктор кивнул в знак согласия.

Моржовые котлеты оказались превосходными. Правда, их никто не хвалил, но их живо истребили, а это равносильно одобрению.

За десертом доктор, по своему обыкновению, приготовил кофе. Клоубонни никому не позволял варить этот превосходный напиток, приготовлял его тут же на столе в кофейнике на спиртовке и подавал кипящим. Если кофе не обжигал ему языка, доктор не удостаивал проглотить свою порцию. В этот вечер он пил такой горячий кофе, что никто не мог ему подражать.

– Да вы сожжете себе рот, доктор, – сказал Алтамонт.

– Никогда, – ответил он.

– Что у вас, небо луженое? – спросил Джонсон.

– Ничуть, друзья мои. Советую вам брать пример с меня. Некоторые люди, в том числе и я, пьют кофе температурой в сто тридцать один градус[42].

– Сто тридцать один градус! – воскликнул Алтамонт. – Да ведь даже рука не выдержит такой температуры!

– Разумеется, Алтамонт, потому что рука выносит температуру не выше пятидесяти градусов. Но небо и язык менее чувствительны и выносят то, чего не может выдержать рука.

– Вы меня удивляете, – сказал Алтамонт.

– Что ж, я постараюсь вас убедить.

Доктор взял термометр, погрузил его в горячий кофе, подождал, пока ртуть понизилась до пятидесяти пяти градусов, и затем с видимым удовольствием выпил живительный напиток.

Бэлл хотел было последовать примеру доктора, но обжег себе язык и завопил не своим голосом.

– Это с непривычки, – улыбнулся Клоубонни.

– Не скажете ли вы, доктор, – спросил Алтамонт, – какую температуру может выдержать человек?

– Охотно, – отвечал доктор. – Были произведены соответствующие опыты, надо сказать, весьма любопытные. Могу привести несколько замечательных фактов. Они вам докажут, что можно ко всему привыкнуть, даже к температуре, при которой жарятся бифштекс. Известно, что девушки, работавшие в общественной пекарне города Ларошфуко во Франции, в течение десяти минут оставались в печи, накаленной до трехсот градусов[43], то есть температура была на восемьдесят восемь градусов выше точки кипения воды. Вокруг них жарились в печи яблоки и говядина.

– Вот так девушки! – воскликнул Алтамонт.

– А вот вам другой не подлежащий сомнению факт. Восемь наших соотечественников – Фордайс, Банкс, Соландер, Благдин, Хом, Нус, лорд Сифорт и капитан Филипс – выдержали в тысяча семьсот семьдесят четвертом году температуру в двести девяносто пять градусов[44]в печи, где в это время жарился ростбиф и варились яйца.

– И это были англичане? – не без гордости спросил Бэлл.

– Да, Бэлл, англичане, – ответил доктор.

– О, американцы сделали бы и почище того, – заявил Алтамонт.

– Они изжарились бы, – засмеялся Клоубонни.

– А почему бы и нет? – возразил американец.

– Во всяком случае, сделать этого они не пытались, поэтому я ограничусь своими соотечественниками. Упомяну еще об одном факте, который кажется прямо невероятным, но свидетелей его нельзя заподозрить во лжи. Герцог Рагузский и доктор Юнг, француз и австриец, своими глазами видели, как один турок окунулся в ванну, температура которой достигала ста семидесяти градусов[45].