Человек находит друга - Конрад Захариас Лоренц

небезопасно. И точно так же, как мои старые галки пытаются заставить своих беспечных детей взлететь с земли и следовать за ними, мой Роу пикировал на меня сверху и сзади и, промчавшись вплотную над моей головой, покачивал хвостом, и снова взмывал кверху. При этом он косился назад через плечо, чтобы удостовериться, что я следую за ним. Еще раз подчеркиваю, что вся цепь этих движений является сугубо врожденной. Однако, проделывая свои пируэты, птица одновременно произносила вместо соответствующего призывного крика свое собственное имя, выкрикивая его с совершенно человеческими интонациями.

Наиболее замечательно в этой истории то обстоятельство, что Роу обращался с этим словом только ко мне. Имея дело с себе подобными, он в соответствующие моменты неизменно произносил врожденный призывный крик. Было бы ошибкой думать, что я невольно натренировал птицу. Такая вещь могла бы случиться только при неоднократном совпадении трех независимых друг от друга факторов. Я должен был всегда следовать за вороном как раз в те моменты, когда он действительно нуждался в моем обществе и одновременно по чистому совпадению произносил бы свое имя. Только столь мало вероятное совпадение могло бы послужить причиной возникновения у птицы подобной смысловой ассоциации. Нет, я верю, что поведение Роу не было делом случая.

Должно быть, у старого ворона возникла своего рода догадка, что слово «Роу» — это мой призывный крик! Царь Соломон был не единственным человеком, способным разговаривать с животными. Но ворон Роу, насколько мне известно, оказался единственным животным, обратившимся к человеку с человеческим словом. Неважно, что это слово не более чем простой призывный крик.

Глава девятая

ПРИРУЧЕНИЕ ЗЕМЛЕРОЕК

Природа, обагряя кровью клык,

Против себя же поднимает крик.

А. Теннисон

Все землеройки относятся к числу животных, которых особенно хлопотно содержать в неволе. Не из-за пресловутой трудности их приручения, а потому, что обмен веществ этих мельчайших из всех млекопитающих идет чрезвычайно быстро, и при отсутствии пищи они умирают от голода всего за какие-нибудь два-три часа. Зверьки эти поедают только живую добычу — различных мелких животных, главным образом насекомых, да еще в таком количестве, что дневная порция корма превышает их собственный вес. Поэтому комнатная землеройка — это весьма капризный постоялец, требующий неустанного внимания. Мне долгое время не удавалось продержать живых землероек в течение сколько-нибудь длительного срока. Те зверьки, которых мне случалось приобрести, очевидно, лишь недавно попались в ловушку, но они уже находились в плохом состоянии и очень скоро погибали. Ни разу в моих руках не оказалось здорового экземпляра.

Надо сказать, что отряд насекомоядных[51] стоит на одной из самых низких ступеней генеалогической лестницы млекопитающих, поэтому эти животные представляют особый интерес для сравнительной этологии. Насекомоядные — большая группа, но я был удовлетворительно знаком лишь с поведением обыкновенного ежа, поскольку этология этого интереснейшего животного была досконально изучена берлинским профессором Гертером. О поведении других представителей этого отряда практически ничего не было известно. В связи с тем, что насекомоядные ведут ночной и преимущественно подземный обрез жизни, почти невозможно получить достаточно полные данные путем полевых наблюдений, а трудность содержания этих зверьков в неволе препятствует изучению их в лабораторных условиях. Вот почему я официально включил этих животных в программу своих исследований.

Сначала я пытался держать у себя обыкновенного крота. Достать здоровое животное не представляло труда — зять поймал мне его по заказу в своем питомнике. Оказалось, что крот прекрасно может жить в условиях неволи. Он сразу проглотил почти невообразимое количество земляных червей, причем тут же начал брать их прямо из моих рук. Однако как объект для изучения поведения крот совершенно разочаровал меня. Несомненно, было очень интересно наблюдать, как животное за какие-то несколько секунд просто исчезало, моментально закапываясь в землю; заслуживала внимания чрезвычайно эффективная работа его сильных лопатообразных передних лап, всю мощь которых вы смогли бы почувствовать, если бы попытались удержать крота одной рукой. Наконец, совершенно замечательно, с какой поразительной точностью пребывающее под землей животное определяло по запаху местонахождение дождевых червей, которых я клал на поверхность почвы в террариуме. Но, кроме этих немногочисленных наблюдений, мне ничего не удалось узнать о жизни крота. Животное не становилось ручным, оно оставалось на поверхности не больше времени, чем ему требовалось для пожирания своего корма. После этого крот погружался в землю с такой же быстротой, с какой подводная лодка погружается в водную пучину. Вскоре меня стала утомлять постоянная необходимость добывать необъятное количество живых существ, которое крот требовал для своего пропитания, и через несколько недель я выпустил животное в сад.

Прошел год, и у меня вновь возникла мысль завести зверька из отряда насекомоядных. Это случилось во время экскурсии на необыкновенное озеро Неусидлерзее, расположенное на территории Австрии близ венгерской границы. Этот большой водоем, находящийся всего в тридцати милях от Вены, являет собой пример особого типа озер, столь характерных для открытых степей Восточной Европы и Азии. При длине более чем в тридцать миль и ширине, равной половине этого расстояния, максимальная глубина озера всего лишь около пяти футов, а на остальном пространстве оно и того мельче. Неусидлерзее почти наполовину заросло тростником, и это создает идеальные условия для жизни разнообразнейших птиц, связанных в своем существовании с водой. Среди зарослей тростника процветают большие колонии белых колпиц[52], серых и рыжих цапель, а до недавнего времени здесь встречалась даже каравайка[53]. Серые гуси гнездятся в огромном количестве, а на восточном берегу, свободном от тростниковых зарослей, обитают шилоклювка[54] и другие редкие виды болотной птицы.

Теперь представьте себе дюжину утомленных зоологов, которые медленно совершают мучительный путь через этот тростниковый лес под опытным предводительством Отто Кенига, моего старого друга. Мы шли гуськом: впереди Кениг, за ним — ваш покорный слуга и в кильватере — несколько измученных студентов. Мы и в самом деле оставляли за собой кильватерный след — иссиня-черный на светло-серой поверхности воды. Путешествуя по тростниковым лесам озера Неусидлерзее, вы вынуждены передвигаться по колено в черном липком иле, благоухающем сероводородными