Чингисхан. Империя серебра - Конн Иггульден

Яо Шу прогуливался по просторному коридору, за окнами которого в холодной голубизне неба висело туманное солнце. Настроение было приподнятым: никто теперь не посмеет оспаривать привилегии ханского советника, если тот на момент прибытия Дорегене решил находиться во дворце. Это, можно сказать, его долг — поприветствовать первую госпожу; Сорхахтани здесь не могла даже возразить.

Заслышав откуда-то с окраины трубный звук рога, Яо Шу улыбнулся сам себе: вдали наконец показался караван с поклажей. Времени оставалось, как раз чтобы переодеться для церемонии встречи. Дэли на Яо Шу сейчас грубоватый, повседневный. Разумеется, надо выглядеть понарядней. Ханский советник засеменил к себе в рабочие покои. Простертого у дверей слугу он, пробегая, едва заметил. Чистая одежда у советника хранилась в сундуке, куда он залезал редко. Может статься, она там малость слежалась и заплесневела, хотя кедровое дерево должно отгонять моль. Быстрым шагом Яо Шу пересек комнату и нагнулся над сундуком, когда дверь у него за спиной незаметно закрылась. Обернувшись, он лишь с удивлением услышал, как в замке повернулся ключ.

О сундуке Яо Шу забыл. Он подошел к двери и потянул за ручку, которая, конечно, не поддалась. Оставалось лишь улыбнуться наглости этой женщины: взять и запереть его в собственных покоях. Еще более злило то, что это он отвечал за снабжение дворцовых дверей замками — по крайней мере, тех из них, что скрывали за собой ценности. Урок той долгой ночи, когда Чагатай послал во дворец ораву наймитов сеять ужас и разрушение. Лишь надежные двери спасли тогда хана. Яо Шу провел по створке заскорузлой ладонью, вызвав свистящий шелест, которому вторило его собственное шипение. Змея, а не женщина.

— Да, Сорхахтани? — произнес он вслух.

Дергать ручку или звать на помощь бессмысленно: весь дворец сейчас как улей. Где-нибудь снаружи наверняка снуют слуги, но ронять свое достоинство, чтобы ханского советника из собственных комнат вызволяла прислуга, — это, знаете…

Яо Шу для пробы постучал по дверному полотну ладонью. С детства он приучил свое тело к жесткости. На протяжении лет советник каждый день начинал с того, что наносил себе по предплечьям тысячу ударов. Кости покрывались крохотными трещинками, заполняясь и уплотняясь так, чтобы он впоследствии мог изъявлять всю свою силу, не рискуя при этом сломать хрящи или суставы. Однако дверное полотно было удручающе толстым и прочным, а Яо Шу — уже не падким до испытаний своей твердости юношей. Так что пробу сил придется отставить.

Вместо этого его пытливые руки переместились к дверным петлям — простым штырям, вставленным в железные кольца. Однако дверь вставлялась туда, будучи открытой, а в закрытом виде поднять ее, само собой, не давала притолока. Яо Шу оглядел комнату в поисках какого-нибудь подручного инструмента, но откуда он здесь… Сундук, чтобы протаранить им дверь, слишком тяжел, а остальные предметы — письменный прибор, перья, кисти и свитки — чересчур легки для такого дела. Советник вполголоса ругнулся. Окна забраны решетками, к тому же они непомерно малы: специально с расчетом не запускать в рабочее помещение зимнюю стужу.

В нем снова взбухал гнев, беря верх над доводами рассудка. Придется опираться на силу, иного выхода нет. Яо Шу потер два крупных задубелых нароста на правой руке. Годы изнурительных упражнений привели к образованию в этом месте костной мозоли, под которой кости были теперь подобны мрамору, с прожилками затянувшихся трещин и, воистину, каменные.

Разувшись, Яо Шу немного поразмял ступни — они у него тоже были закалены. Через минуту станет ясно, удастся ли взломать дверь безо всяких инструментов.

Он выбрал самое податливое место там, где дверное полотно смыкается с рамой. Теперь глубокий вдох и сосредоточиться.

Сорхахтани дожидалась у главных ворот Каракорума. Какое-то время она мучительно раздумывала, где именно встречать ханскую жену. Не воспримет ли она как вызов то, что перед встречей ей придется через полгорода проделать путь до дворца? Сорхахтани не знала Дорегене достаточно хорошо, и это подтачивало ее уверенность. Она запомнилась ей как степенная дородная женщина, мать семейства, сохранявшая невозмутимость всю ту долгую ночь, что Угэдэй укрывался у себя в покоях от беснующихся врагов. Себе Сорхахтани внушала, что не сделала ничего дурного и что в плане ухода за ханом ее не в чем упрекнуть. Но попробуй убеди чью-то жену, которая старше тебя: она ведь непременно будет руководствоваться сердцем, а не умом. Так что встреча, как бы она ни сложилась, обещала быть, мягко говоря, деликатной. К ней Сорхахтани подготовила себя как могла. Остальное теперь зависело от небесного отца и матери-земли. Ну и, понятно, от самой Дорегене.

Свита, что и говорить, смотрелась внушительно: верховые и повозки растянулись вдоль дороги гадзара на три, не меньше. Из боязни уязвить супругу хана Сорхахтани велела открыть городские ворота и вместе с тем опасалась, что та просто проедет мимо своей в каком-то смысле соперницы как мимо пустого места. Она нервно наблюдала, как в ворота прошли первые ряды сопровождающих всадников и показалась самая крупная повозка (прямо-таки целый настил), которую тянули шесть быков. Повозка двигалась медленно, с визгливым скрипом, отчетливо слышным на расстоянии. Жена хана восседала под шелковым балдахином, натянутым на четыре резных столбика. Бока повозки были открыты, и Сорхахтани, в волнении сцепив перед собой ладони, завидела Дорегене, вплывающую обратно в Каракорум к своему мужу. Вид ее не обнадеживал. Сорхахтани уже издали почувствовала, что глаза этой женщины выискивают ее на расстоянии, — а затем впились цепко, неотрывно. Казалось, в них поблескивает некий огонек и они завороженно разглядывают эту стройную, красивую женщину в цзиньском платье зеленого шелка, с замысловатой прической, увенчанной серебряными брошами с кулак величиной.

Глядя, как повозка в считаных шагах от нее замедляет ход, Сорхахтани приходила во все большее смятение. Причиной, безусловно, было положение при дворе, которое она за предыдущие дни даже сама для себя не могла определить. Понятно, что Дорегене — супруга хана. Еще в прошлую их встречу она в этом плане Сорхахтани превосходила. Но за истекшее время Сорхахтани были предоставлены все звания и привилегии мужа. Такого в короткой истории монгольской державы еще не случалось. Ведь ни одна другая женщина не могла, скажем, при желании возглавлять тумен. Это была дань уважения хана к той жертве, которую принес муж Сорхахтани ради его дальнейшего правления.

С медленным глубоким вдохом она смотрела, как Дорегене подходит к краю повозки и величаво простирает руку, чтобы ей помогли сойти. Эта женщина — уже с проседью, весьма зрелого возраста — по правилам должна была поклониться Тулую, если бы он здесь стоял. Она же первой должна была и подать голос. Не зная, как Дорегене отреагирует на нее, Сорхахтани не желала отбрасывать свое, по сути, единственное преимущество. Ее нынешнее положение допускало требовать к себе почтительности, но в то же время ей не хотелось превращаться для этой женщины во врага.

На решение отводились считаные секунды, но тут ее внимание отвлекла частая поступь бегущих ног. Сорхахтани повернулась вместе с Дорегене и увидела, что через ворота бежит Яо Шу. Его лицо искажал гнев, взгляд полыхал: он видел, что происходит у него на глазах. Сорхахтани заметила, что костяшки пальцев у него окровавлены. Перехватив ее взгляд, советник тут же спрятал руки за спиной и церемонно поклонился ханской супруге.