Ярое око - Андрей Воронов-Оренбургский

«Ах ты брат сердешный, Василько!..» — Мстислава тронула чуть не до слёз верность и преданность друга. Но радость сия была с червоточиной: «Но почему только ростовцы?! Это же капля в море... Где другие?» Горечь обиды клещами хватала горло.

...Рубанув плетью приплясывающего аргамака, Мстислав вместе с Даниилом Романовичем и присоединившимся к ним воеводой Яруном промчались вдоль русских щитов, похожих формой на червонный крапивный лист, направленный острым клином к земле.

Удалой, колко сверкая на солнце золотом и сталью брони, охватил взором двухвёрстные ратные ряды, различая суровые загорелые лица под железными шлемами.

— Речь держи, защита-князь!

— Чай, за смертью идём! — вылетело не то враждебно и зло, не то с радостной лихой удалью.

Князь поднял над головой в стальной чешуе перчатку, на землю пала строгая тишина. В ясной лазури игрался охотник-сокол, и стало слышно, как он оглашает своим пронзительным воинственным криком пробудившуюся от тревожного сна степь.

— Волынцы, ростовцы — сыны побед и славы! Галицкие орлы! И вы — неустрашимые волки равнин, дети ночи — половцы! — Голос Мстислава летел над рядами раскатистой медью. — Все вы — отчаянны и храбры! Для меня великая честь вести вас в бой. Знаю! Всех нас ждут Небеса! Но пусть Господь с архангелами погодит принять души наши... Есть у нас ещё дела здесь. Нам — русичам — за землю Русскую постояти! Вам, сыны ветра, — вернути свои родные кочевья и пастбища! А посему иссечём безбожных языцев! Не жалейте сие ядовитое племя. Бог нам подмога! Трогай!

* * *

— Урагш! Урагш! — Монгольские сотни одна за другой шумно входили в Калку, воды которой сделались чёрными под копытами тысяч и тысяч коней.

Орда форсировала реку сразу в семи местах, несколькими колоннами, которые на другом берегу, извиваясь чёрными змеями, медленно ползли к холмам, прежде покинутым туменом Джэбэ.

По крошливому, как гнилой сыр, мокрому берегу грузно катились кибитки, запряжённые буйволами и волами; пойму оглашал надсадный рёв вьючных верблюдов. Повсюду мелькали значки десятников, сотников, тысяцких. Оба берега рябили тысячами лиц; кольчуги, щиты и шлемы многих народов отражались в напуганных водах Калки. Уйгуры, меркиты, алтайцы, кипчаки, кыргызы, казахи, узбеки, кара-китаи, туркмены и множество других покорённых и присоединившихся к татарскому войску во время похода на запад кочевых племён, застревая в камышовых затонах, стирая до камней обрыхлевший берег, упрямо продвигались вперёд, гонимые непреклонной волей Кагана.

— Урагш! Урагш!

— Ой-е! Долг платежом красен! — Подъехавший к Субэдэю Тохучар приложил руку к груди; рыжие лисьи хвосты на его шлеме были откинуты за плечи. — Невысказанному слову ты хозяин, высказал — ты его раб. Где быть моему тумену?

Удерживая поводом горячего коня, Тохучар нетерпеливо жевал соломинку и щурил по-рысьи глаза.

Субэдэй, в первый раз за утро смягчив чёрствые излучины в углах глаз, усмехнулся:

— Всё верно, брат. Сказанное слово — пущенная стрела. Я уважаю законы Степи и держу слово. За отрядом Мастисляба следует большое войско хрисанов. Его ведёт верховный конязь Киева. Задержи его, пока мы будем рвать на части и втаптывать в пыль Мастисляба тут, у этих холмов. Хо, разве это не достойно чести великого батыра? Но будь осторожен! Береги себя, брат.

— Ты, как всегда, хитёр, Субэдэй... — суровея взглядом, хрипло откликнулся Тохучар; соломинка застыла в его узких, жёстких губах. И, продолжая всматриваться в изрезанное морщинами и шрамами лицо старика, изрёк: — Но я, как ты знаешь, не боюсь трудностей. Тот, кто имел тысячу друзей, — спасся, а имевший тысячу быков — погиб. Время и Величайший рассудят нас... так уж заведено, брат: кто яму копает, в яму и попадёт.

Нойон, качнув лисьими хвостами, поднял синий бунчук своего тумена, и пятнадцать тысяч всадников послушно тронулись за своим полководцем на северо-запад, в обход длинной цепи меловых холмов.

* * *

...Как и прежде, русское войско, ведомое галицким князем, продвигалось тремя отрядами; однако на сей раз дружины держались более скученно, будучи настороже, готовясь к скорому бою.

Мстислав, не сбавляя взятого темпа, неутомимо правил конём, не давая растянуться на марше ни коннице, ни пешцам. Мысленно он отмечал в памяти пройденные отрезки пути: «Бог весть, как распорядится судьба...» Пустынная Дикая Степь, на востоке вздыбленная холмами, тянулась, безмолвная и загадочная.

...Колонна галичан головой почти достигла ухабистых подножий холмов, когда взору снова открылись широкие вытоптанные круги покинутых татарами юрт.

Деревянные остовы, сушилки для шкур, одеял и одежды, закопчённые до черноты очаги, оставленные волокуши, войлоки и прочий кочевой хлам виднелись и в двух других тесных лощинах, зажатых среди солончаковых гряд. Всё, как видно, было брошено при поспешном бегстве. Всё обыденно и знакомо, что уже не раз наблюдали глаза русичей за Днепром, с той лишь ощутимой разницей, что избитая копытами лошадей земля была тут густо умощена трупами. По всему, татары в страхе бросили свезённые с ристалища тела своих соплеменников, оставив их на съедение зверью и стервятникам. Тут же кособочились пришедшие в негодность кибитки, возле которых ковыляли хромоногие кони; были среди них и осёдланные, но порожние, без седоков, были и такие, в окровавленных шкурах которых торчали русские стрелы.

...Всадники с рыси перешли на шаг и вновь окоротили храпевших коней. Прямо перед подножием холмов тянулась бурая равнинная коса, сплошь усеянная каким-то ржавым тряпьём, над которым чёрными тучами кружило горластое, вспугнутое воронье.

На деле то, что издали виделось «рваньём» и «вретищем»... были тела — изрубленные мечами и секирами, дырявленные стрелами и копьями. Безмолвные и разбросанные, они лежали и в одиночку, и по трое, и десятками, и сотнями. С некоторых ещё даве половцами были содраны приглянувшиеся доспехи, кольчуги, тулупы и сапоги.

...Вот и сейчас хан Ярун, забыв об опасности, дал волю своим хищникам. Всадники с ликующим гиком и воем рассыпались, как горох по полю, подбирая кто оброненный лук с колчаном, кто меч, щит или монгольское копьё.

— Тьфу, падальщики!.. — сорвалось с губ Мстислава.

— Ха, однакось зело борзо мы покосили вчерась эту нечисть! Не одна тыш-ша тут... Гарный урожай снял нехристь. — Воевода Булава злорадно щупал глазами по «мёртвой» косе; его заветренное лицо кроила кривая улыбка. После увиденного до чистой победы над ворогом, казалось, оставалось всего ничего... Лихорадочное ожидание удачи передалось и другим; оно окатывало с ног до головы горячим бесовским весельем, кружило голову до тошноты...