Страх - Роман Канушкин

Емельян Стеклодув, вроде бы по фамилии Ермолов, вынужден бежать. Ему всего девятнадцать, он перепуган, словно затравленный зверек, история с сокольничим переводит его в разряд убийц, однако дарит симпатии собутыльников, наблюдавших за развитием ссоры. Днями он отсиживается на задних дворах, прячется в помойных ямах, а ночами бежит по дремучим лесным дорогам, бежит к низовьям великой реки Волги, где к тому времени разбойничья армия атамана Разина превращается в грозную силу. Молва опережает беглеца. Как-то он слышит о неосрамившемся молодце, силаче, одним ударом кулака сразившим грубого воеводова сокольничего, потом о беглом холопе, который заступился за правду и убил самого воеводу. С удивлением он узнает в герое этих историй себя. Подобное развитие событий окрыляет Емельку, и в один из апрельских дней он всерьез подумывает, не примерить ли ему одежонку народного заступника. А низовья матушки-Волги уже близко. Стеклодув попадает в безвестный городишко, по улицам которого гуляют степные ветры, несущие запахи трав и конского пота. Однако он не находит Разина – атаман Степан Тимофеевич повел свою голытьбу в открытое море, грозя разорить древний Дербент – этот странный отпечаток Великой китайской стены, отгородившийся от врагов крепостью, сползающей с гор прямо в седую пасть Каспия. Стеклодув следует дальше, и в ногайских степях его догоняет лихорадка. Он мучится в горячечном бреду, видит умершие города и башни, осыпающиеся прахом разрушенных времен, видит женщину, о которой еще не сложили песню про «набежавшую волну», и узнает, что между «было», «есть» и «будет» не существует разницы, он видит храбрых и жестоких всадников, покоривших огромные пространства, и сами эти пространства, проглотившие и всадников, и завоеванные ими царства, и теперь чистые от всяких воспоминаний. Потом, не испытывая ни грусти, ни радости, а только лишь удивление, он видит себя, покидающего собственное тело, сжираемое лихорадкой, посреди бескрайней степи, и снова надменную красавицу на коленях у лихого атамана, бархатный омут ее наготы и черные солнца глаз – эти солнца, Емеля понимает, – последнее, что ему суждено увидеть. Наступающий конец не вызывает ни одного сильного чувства в обезволенном организме Емели, лишь только рожденная внутри него тьма звучит вялым вопросом: «Умер я уже или еще нет?..»

Но счастливая звезда Стеклодува встает в этом утреннем небе – его спасают люди с азиатским разрезом улыбчивых глаз, поклоняющиеся диковинным богам и уверенные, что живут уже не первую жизнь. Болезнь миновала. Емельян пробует холодный кумыс, разглядывает божков со сплетенными ногами и огромные маски, изображающие демонов; кумыс его веселит, как и танцующие маски, удивительно яркие, словно их раскрашивало какое-то разбаловавшееся чадо, еще не ставшее отроком. Позже, такими же расписными, он обнаружит челны атамана Степана Тимофеевича. Женщина, ходившая за Емелей во время болезни, оказывается совсем юной, почти девочкой, резкий запах ее тела пугает и волнует его. Как и смутное воспоминание о надменной красавице, оставшейся по ту сторону лихорадки. Что-то не дает Емеле покоя. Он дожидается момента и перед тем, как уйти, крадет у своих спасителей все их скудные сбережения: некоторое количество золотых и серебряных монет и единственную пищаль, который, впрочем, никто из табунщиков так и не научился пользоваться. Пороха он находит не более, чем на три заряда.

Степь все более засасывает Стеклодува. Через несколько дней, волею случая, он оказывается в самой гуще разгоревшейся битвы. Укрыться негде. Емеля проклинает все на свете, но делает случайный выстрел – украденная пищаль табунщиков сработала. Пуля летит над волнующейся травой, щадит сошедшихся в схватке людей и коней и попадает в обоз, в телегу, увенчанную белым пропылившимся балдахином. Происходит взрыв немыслимой силы, ибо Стеклодув подрывает передвижной арсенал – в телеге с балдахином складированы бочонки с черным порохом. Когда дым рассеивается, царским стрельцам ничего более не остается, как сложить оружие.

Ошеломленного Емелю окружают молчаливые люди. Они загорелы и недоверчивы. Это казаки разбойничьей армии атамана Разина. На белом коне с рыжей гривою – человек, непохожий на других. Скорее всего, он наголо обрит, что не совсем ясно из-за черной басурманской папахи, все лицо его пересекает страшный шрам, утопающий в густой бороде инородца, в его взгляде нет дружелюбия.

– Объявись, паря! – обращается к Емеле один из казаков.

– Емелиан мы, прозванный Стеклодувом, – слабо отвечает Емеля.

Человек на белом коне с огненно-рыжею гривой вдруг отходит назад, и вместе с ним исчезает ощущение холода, напомнившего Емеле о недавней лихорадке.

– Повтори, что ты сказал, – голос уже звучит намного теплее.

– Емеля Стеклодув…

Недолгая пауза, как будто степь делала вздох, взрывается хором голосов:

– Любо!!! Любо! Люб-о-о-о!!!

* * *

Казалось бы, сама судьба благоволит к Емеле, предваряя его появление слухом о легендарном бунтовщике Стеклодуве. Уже вечером, при свете тысячи факелов, он пирует по левую руку атамана Разина. Степан Тимофеевич щедр и в выпивке крепок, Емеля украдкой разглядывает его. Странен наряд атамана: яркий, расшитый диковинными узорами халат – Емеля видит множество птиц с женскими лицами и коронами, – широкий желтый пояс с буквами-знаками, неграмотный Емеля не в силах разобрать подобных закорючек, но догадывается, что эти буквы принадлежат какому-то неведомому алфавиту; поверх длинных седых волос шапка атамана с теми же диковинными узорами и россыпью драгоценных камней. На поясе у Разина, в ножнах с тончайшей резьбой, покоится клинок, непривычно длинная рукоятка богато украшена живыми камнями – явный трофей с лежащего за этими пределами Юга. Седая борода и мягкая улыбка придают атаману благородства, в его силе – медведь, но в повадках чувствуется лиса, во взгляде – коршун, а в походке – змея. У Разина неожиданно тонкие руки, все в перстнях с самоцветами, Емеля с трудом подавляет чувство зависти к невиданному богатству.

А пир идет горой, факелов – как звезд на небе. В какой-то момент захмелевшему Емеле кажется, что факелы на равнине – всего лишь зеркальное отражение звезд, сошедших с точек равновесия и пустившихся в беспорядочное движение под сумасшедший барабанный бой. Емеля смеется. Казаки, выстроившись в круг, пляшут, и зловещие тени сопровождают их степной танец. Емеля пьян. Откуда-то появляется помост, атаман уже на нем, в руках кубок, казаки поднимают помост, и тогда Емеля видит женщину из своих лихорадочных снов. Атаман протягивает ей кубок, барабаны бьют уже оглушительно, Емеля опрокидывает чарку, и лишь один человек наблюдает за всем этим холодным взглядом – хозяин белой кобылицы с рыжей гривою, человек со страшным шрамом, пересекающим лицо, молчаливый черкес Назир. Он – верная атаманова тень, всегда будет сидеть по правую руку Степан Тимофеевича. Атаман протягивает черноокой княжне кубок, красавица смотрит в землю, потом она поднимает голову, атаман отводит пальцами легкую полупрозрачную вуаль, и Емеля видит ее лицо. Казаки кричат: «Любо!», Емелиан опустошает еще чарку. Барабаны внезапно смолкают, женщина принимает кубок и пьет вино Степана Тимофеевича, Емеля отключается.

* * *

Емелю слепит яркий утренний свет, он проснулся от странного низко гудящего звука. Оказывается, его постель – смятая трава и брошенное на землю конское седло. Странный звук доносится из стоящего поодаль яркого шатра. Емеля вспоминает своих недавних степных спасителей. Здесь же, рядом с седлом, лежит украденная пищаль. Емеля удивлен, но в ответ на его вопросы казаки, занятые повседневными делами, лишь лукаво улыбаются: