Миссис Больфем - Гертруда Атертон

закрыла лицо вуалью и сидела, согнувшись на своем стуле.

Два доктора и Бродрик недолго занимали свидетельское место, первые удостоверили, что доктор Анна Стейер была в полном сознании и твердой памяти, когда делала и подписывала это заявление.

Тогда поднялся обвинитель и безжизненным тоном – Анна была самым близким другом их семьи – спросил, есть ли надежда произвести дальнейший опрос сознавшейся преступницы. Рош в это время подошел к миссис Больфем и сильно сдавил рукой ее плечо.

– Разрешите доложить вашей милости, – сказал он, – доктор Анна Стейер скончалась прежде, чем мы покинули госпиталь.

Снова поднялось бешеное скрипенье перьев. Ни один из журналистов не взглянул на миссис Больфем. Они забыли о ее существовании. Судья спросил присяжных, желают ли они снова удалиться для обсуждения. Председатель оглянулся кругом, остальные убежденно покачали головами. Судья отпустил их и поздравил обвиняемую, которая стояла, схватившись за спинку стула. Репортеры, обгоняя один другого, бежали вниз по лестнице, бросались на телеграф и в телефонные будки.

Миссис Больфем органически не могла упасть в обморок или потерять самообладание больше, чем на одну секунду. Она отодвинулась от своих приятельниц, теснившихся возле нее. Одна или две из них были в истерике.

– Я прошу мистера Роша отвести меня ненадолго в тюрьму, сказала она своим чистым холодным голосом. – Я хочу немного собрать свои вещи и сказать ему несколько слов наедине. – Она обернулась к изумленному мистеру Коммеку. – Увезите Полли домой, – сказала она решительно. – Мистер Рош потом привезет меня.

– Прекрасно, Энид. – Он подхватил миссис Коммек под руку. Ваша комната готова уже целую неделю.

Когда Рош собирался следовать за своей клиенткой, он неожиданно обернулся и обменялся долгим взглядом с Алисой Кромлей. Лица обоих были бледны и подернуты усталостью, но их глаза в этот короткий миг вспыхнули обидой и безнадежностью.

38

Когда Рош и миссис Больфем пришли в ее приемную в тюрьме, она машинально сняла тяжелую шляпу и вуаль и опустилась на стул.

– Правда ли, что Анна умерла?

Ее голос был такой же безжизненный, как только что у прокурора.

– Да, и мы должны быть только довольны.

– И она сделала это для меня – для меня? Как странно, как удивительно странно!

Рош также был измучен.

– Это делалось и прежде, как говорит история.

– Но это женщина…

– Мне кажется, что вы были сказкой жизни для бедной Анны. Она не предавалась обычным мечтам, с ее некрасивым лицом и квадратной фигурой. Нет сомнения, что вы были центром ее романтических запросов и неудавшегося стремления к материнству. Она считала вас совершенной и несравнимой.

– Меня, меня?

Она вскочила и наклонилась вперед. Глаза оживились от появившегося В них чувства обиды и изумления.

– Что это, что такое есть во мне, что два человека, такие, как вы и Анна, были готовы умереть ради меня? Почему я никогда не думала ни об одном смертном, кроме себя самой? Анна, вероятно, родилась с зародышем безумия в мозгу. Меня она знала всю жизнь. Она видела мою благотворительную работу на помощь неимущим, мое желание отдать им все, что я могла, мое стремление приискать им занятие, она слышала, как я читала бессмысленные доклады в клубе «Пятница» по вопросам об обязанностях женщины перед Обществом. Но она должна была знать, что это были только подробности в общем плане моей жизни и что я была самым эгоистичным существом, когда-либо дышавшим воздухом земли.

Рош пожал плечами, хотя и наблюдал ее с возрастающим интересом. – Зачем пытаться анализировать – дар внушать к себе преданность, дар очарования – существующий факт, настолько же, как талант писателя или способности композитора. Им бывали одарены даже худшие мужчины и женщины. Это к вам, конечно, не относится ни в коем случае.

– О, нет, я не самая плохая из женщин. Знаете ли, что я такое, как я себя понимаю сейчас? Я только обыденная женщина, вечно стремящаяся, чтобы «все было прилично». Вот начало и конец меня самой, за исключением одного короткого заблуждения – под влиянием ярости я дала волю тем антиобщественным инстинктам, которые глубоко заложены в каждом из нас, но проявляются только детьми. О, я один из самых законченных продуктов нашей цивилизации, так как прежде никогда не испытывала ни малейшего затруднения от этих врожденных инстинктов. И впредь они не появятся никогда. Я даже несколько «улучшилась» за время долгих часов одиночества в этой комнате, но сущность моя такова. Я не изменилась. Никто из нас не может измениться, никто. Я буду жить и умру банальной женщиной, стремящейся, чтобы «все было, как следует».

– О, теперь идемте. Вы должны отдохнуть. Вы очень устали?

– Да, но это прошло. Потрясение от показаний и смерть Анны встряхнули меня. Я уеду завтра же в Европу, если есть пароход. Анна все время сожалела, что не могла уехать, как сестра милосердия, на войну, но она не могла бы покинуть здесь всех, кто нуждался в ней. В малой доле я могу занять ее место. Я сильна, очень сильна.

Она вдруг подошла к нему и взяла его за руку.

– Покойной ночи и прощайте, – сказала она, – сегодня я проведу ночь здесь. И прошу вас, поймите, что вы свободны.

– Что это значит? – Лицо Роша походило на маску, хотя и вспыхнуло. Он схватил ее за руку, но это был только нервный порыв, и, когда она высвободила свою, он бессознательно схватился за сердце, как бы боясь упасть.

– Это значит, что, как бы долго я ни прожила, я не стану вредить никому, если это будет в моей власти. Кроме того, я видела, что происходило с вами в последнее время, хотя и не хотела допустить этого, так как решила выйти за вас замуж. Может быть, я бы и сделала так, но ради Анны… Это как бы отрешило меня от самой себя, и я сделалась способной сразу увидеть себя и все, что меня касается, в истинном свете. Это тот момент, который бывает только раз в жизни. Вы больше не любите меня, а если бы и любили, я бы не могла соединить наши жизни. Не говорю уже о том, что это было бы несправедливо по отношению к вам, я сама не хочу идти на риск разочаровать вас. – Она засмеялась несколько нервно. – Мне думается, это уже случилось. Но все равно. Женитесь на девушке, подходящей по возрасту, которая будет вам другом, а не идеалом, ум и сердце которого на глиняных ногах.

– Вы взволнованы, – быстро сказал Рош, хотя сердце его