Архипелаг Исчезающих Островов - Леонид Платов
Шрифт:
Интервал:
Машинное отделение было ярко освещено. В трагической тишине аварии слышно было только тяжелое дыхание механиков, суетившихся подле крышки холодильника, и тонкое, певучее журчанье. Из-за крена отливное отверстие холодильника очутилось под водой, прокладку у крышки пробило, и вода Восточно-Сибирского моря тоненькой струйкой начала поступать в машинное отделение.
Быстро, будто захлебываясь, спеша, догоняя друг друга, зазвучали удары била о рынду. Тревога! Тревога! Общий аврал!
Над головой по трапам и палубе, как частый дождь, застучали шаги.
Я поспешил наверх — проверить, хорошо ли закреплены аварийные запасы.
Крен с каждой минутой увеличивался. Вдобавок палуба обледенела, и ходить по ней было очень трудно.
Льды вокруг были спокойны, но под этим спокойствием таилась угроза. Они медленно кружились, как в хороводе. Видимо, проклятая льдина, на которую сел дном корабль, также двигалась, ерзала вместе с другими льдинами.
Я вернулся вниз.
За те несколько минут, что я пробыл вне машинного отделения, увеличился напор воды. Струи воды, пробиваясь в разрывы в прокладке, били с размаху в противоположную переборку. Они были тонкие, но тугие.
— Тонн тридцать в час, — прикинул я, глядя на хлеставшую воду.
Неприятно было думать с том, что все Восточно-Сибирское море ломится в наш корабль.
Вот где сказался опыт прошлогоднего плавания! Наш коллектив был на редкость сколочен, слажен, “сбит” прошлогодними частыми сжатиями. Работали споро, без суеты, по какому-то наитию, почти без слов понимая Андрея и Федосеича, командовавших авралом. Если существует передача мыслей на расстоянии, то она проявляется именно во время аварии.
Часть команды подтаскивала к холодильнику доски и цемент. Другие бегом приволокли брандспойт, мгновенно собрали его и протянули шланг за борт. Тотчас же произошла перемена в зловещей какофонии: журчанье струй заглушили мощные всхлебы заработавшего брандспойта.
Откачивали воду с яростью. Всех охватило какое-то вдохновение, азарт борьбы со стихией. Никогда моряк не чувствует себя до такой степени связанным со своим кораблем, как в минуты опасности. Каждый понимал, что судьба корабля — это наша судьба!
А стрелка кренометра продолжала неудержимо двигаться. Она подходила уже к тридцати.
— Что ж, Андрей, — сказал я негромко, — опреснители помогли бы…
Андрей искоса взглянул на меня:
— Ты думаешь, пора?
— Надо выровнять корабль…
— А с чем придем к зигзагу?
— Мы пустим в ход десяток опреснителей, — продолжал я, — и корабль выровняется! Проклятую льдину-подсов — к черту, на размыв ее!..
— Десяток, — повторил Андрей задумчиво. — Целый десяток!..
— Хватит остальных.
— Хватит ли?
Откуда я мог знать, хватит или не хватит?
— Нет, нельзя, — решительно сказал Андрей. — Что ты? Прийти к зигзагу порожняком, с пустыми руками!..
— Но так мы вообще можем не прийти к зигзагу.
— А что пользы прийти без опреснителей? Повторить прошлый год?..
Я молчал.
— Хорошо. Посоветуемся с Кешкиным, — сказал после паузы Андрей. — Я считаю: надо держаться до последнего!
— На одном энтузиазме?
— Да. Ты правильно сказал — на энтузиазме!
Он подозвал к себе Федосеича, Сабирова и старшего механика Кешкина. Они явились, промокшие насквозь, измученные возней с брандспойтом и мешками.
С обычной своей краткостью Андрей изложил суть вопроса. Настолько ли опасно положение, чтобы пускать в ход ценные опреснители, нашу последнюю, решающую ставку в борьбе со льдами?
Сабиров сверкнул черными глазами и быстро сказал: “Нет”. Федосеич в знак согласия с Сабировым кивнул головой. Механик Кешкин призадумался. Мы с напряжением ждали его ответа.
Между тем аврал продолжался. Вокруг крышки холодильника, куда ломилось Восточно-Сибирское море, суетились люди. Матросы непослушными, одеревеневшими от холода руками зажимали отверстия, городили и сколачивали доски.
Кешкин, мельком взглянув на выраставшую на глазах опалубку, принял решение.
— Поберегите опреснители, Андрей Иваныч, — сказал он. — Я вот что думаю. Что, если мы с Сабировым спустимся за борт? Надо попробовать заткнуть отверстие снаружи…
К тому времени отверстие ушло уже на метр в воду. Стало быть, смельчаков ждала ванна при температуре воды минус два градуса. Мало того: льды могли придвинуться вплотную к борту и раздавить Сабирова и Кешкина.
Но только так можно было выровнять корабль, не прибегая к опреснителям.
Мы вышли на палубу.
Кешкина и Сабирова поспешно обрядили в водолазные костюмы. Затем Кешкин первым по деревянному штормтрапу спустился за борт. Сабиров нетерпеливо топтался на палубе, ожидая своей очереди.
Задача состояла в том, чтобы ощупью отыскать в борту отверстие, через которое хлестала вода, и заткнуть его паклей, обмазанной тавотом. Это было не так-то просто. Надо было подставить паклю как раз под струю воды. Струя должна была сама затянуть ее внутрь.
То и дело водолазы сменялись. Руки и ноги их окоченели. Работать становилось все труднее. Но вот по прошествии томительной четверти часа из машинного отделения явился гонец с радостной вестью: вода стала поступать медленнее. Сабирову удалось закупорить отверстие.
Когда он поднялся по штормтрапу на палубу и мы отвинтили шлем его скафандра, старший помощник не мог говорить. Зуб на зуб не попадал от холода!
— Сабирова и Кешкина — в каюту! — распорядился Андрей. — Оттереть спиртом, напоить ромом!.. Спасибо, товарищи! Дальше справимся без вас.
По счастью, не было подвижек, льды вели себя очень тактично, как бы соблюдая правило: “Двое дерутся — третий не мешайся”.
Вскоре нам удалось уменьшить крен до пятнадцати градусов, а затем и выровнять судно совершенно.
Оставаться на этой каверзной льдине нельзя было, и, возобновив самостоятельное плавание во льдах, ледокол переменил место стоянки.
Случай с льдиной-подсовом очень поднял авторитет Андрея в глазах команды и научных сотрудников. Каждый участник экспедиции хорошо понимал, как важно для нас прийти к зигзагу во всеоружии нового действенного средства борьбы со льдами.
— Правильное решение выбрал Андрей Иванович, — одобрительно говорили в кубриках, в кают-компании. — И корабль выровнял и опреснители сберег…
Все кончилось, таким образом, благополучно, за исключением того, что Союшкин начал картавить.
— Чогт знает что! — удивлялся он, с отвращением прислушиваясь к своему выговору. — Дгугие начинают заикаться после испуга, а я кагтавить почему-то стал!..
Поделиться книгой в соц сетях:
Обратите внимание, что комментарий должен быть не короче 20 символов. Покажите уважение к себе и другим пользователям!