Время прощать - Миа Марч

Лет пятнадцать назад вы знали мою мать, Лолли Уэллер. Моя мать умирает от рака. Недавно она рассказала мне, что когда-то любила и потеряла одного человека, любовь, об отказе от которой по очень непростым причинам она глубоко сожалеет. Я не знаю, сколько ей осталось жить, но знаю, что некоторые вещи не должны усложняться. Думаю, у моей матери станет легче на сердце, если она еще раз увидит вас, подержит за руку или просто посмотрит вам в глаза и скажет о своих сожалениях. Мне кажется, для нее это будет означать очень много.

Прошу простить за беспокойство, мистер Ферри. Я пойму, если вы не сможете ответить.

С искренним уважением, Кэт Уэллер.

Со слезами на глазах Кэт нажала «Отправить», не зная, получит ли ответ. Но абсолютно уверенная, что правильно сделала, попросив его приехать.

Иногда попросить – это все, что ты можешь сделать.

– Кэт, я выброшу твой телефон в окно, – пригрозил Оливер, сердито глядя на нее.

На кухне, куда Кэт пришла приготовить пряную горчицу для сандвичей с острой копченой говядиной, она стояла с айфоном в руке, как и последние четыре дня. Был вечер пятницы, но Лолли стало так плохо, что они перенесли киновечер на неопределенное время.

Кэт ждала ответа от Харрисона Ферри. И, можно сказать, как одержимая проверяла свою почту.

– Может, он умер, – предположила вчера Джун, когда Кэт упомянула, что он до сих пор не ответил. – Это, к сожалению, бывает.

– Всегда было, – шепотом добавила Изабел.

Короткий обмен репликами после того, как Кэт потушила свет и девушки улеглись поудобнее, поверг ее в уныние. Какое-нибудь сообщение о смерти должно было появиться, когда она искала его в Сети. А там не было на этот счет никаких намеков.

– Я просто жду известий от одного человека, – пояснила Кэт, засовывая телефон в карман и хватая горчицу.

– От кого? От Маттео? – Он скрестил руки на груди.

– Оливер.

– Ну?

– Нет. Не от него. Я…

Ей не хотелось говорить. Она ничего ему об этом не рассказывала. О признании Лолли о романе и его последствиях. Она и сама не понимала почему Может, потому что это могло навести Оливера на ненужные мысли о ее ненужных мыслях. О Маттео.

– Ты постоянно проверяешь свой телефон, Кэт.

– Оливер, давай просто поедим, пока говядина не остыла.

– Она и холодная хороша. Сейчас я предпочитаю поговорить.

У Кэт пропал аппетит.

– А я не хочу. Пожалуйста, не настаивай.

– Нет, Кэт. Я хочу знать, от кого ты ждешь ответа.

– Это касается Лолли, и больше я ничего не скажу, понятно?

– А что с Лолли?

– Ничего.

– Значит, у нас уже есть секреты друг от друга, Кэт?

– Оливер, опомнись. Ты просто…

– Что? Смешон? Слишком много на себя беру?

– Да.

– От кого ты ждешь известий?

«Оставь меня в покое!» – хотелось ей крикнуть Оливеру, но потом Кэт поняла, что на самом деле ему нужно не имя, а ее абсолютное доверие. Ему хотелось знать, что она любит его больше всего на свете. Больше сложностей и секретов. Он хотел быть Ее Человеком. А она в последнее время не позволяла ему этого.

Потому что кузины Изабел и Джун стали Ее Человеком. К ним она обратилась, когда все начало рушиться. С ними она делилась всем. Они нужны были ей сейчас как воздух.

«Оливер, извини, но я просто не хочу тебе говорить, – мысленно попросила прощения Кэт. – Но надо отделаться от тебя, чтобы поужинать».

– Я написала по е-мейлу старому другу Лолли. Она знала его до несчастного случая. Сообщила, что она… очень больна и что если он хочет навестить ее, то, по-моему, ей это будет приятно.

Он уставился на Кэт.

– И ты не могла просто сказать мне об этом раньше? – Шагнув к Кэт, Оливер положил руки ей на плечи.

Она пожала плечами.

– Я в последнее время не в себе, Оливер. Извини.

Они принялись за копченую говядину с пикулями.

Но от маринованных овощей стало кисло в горле.

«Я не позволю этому взять надо мной власть. Не допущу, чтобы ожидание известий от этого человека, с которым даже не уверена, что хочу встретиться, стало самой важной вещью в жизни сейчас».

Но он был важен. Потому что от него зависело спокойствие сердца Лолли.

Изабел

Изабел катила тележку, полную розовых, белых и красных пионов, от маленькой оранжереи, расположенной на их улице, и представляла яркие взрывы цвета вдоль всего белого крыльца. Лолли любила пионы. Любила, когда были силы, выйти на крыльцо, посидеть на диване-качелях и выпить утреннего чая, полюбоваться цветами.

Много дней по утрам они вдвоем именно это и делали: сидели, держась за руки, а Изабел рассказывала тетке о том, что происходит в гостинице: о гостях, заказах, смешных происшествиях за завтраком. После возвращения из больницы Лолли почти не бывала на улице, но в то утро она вышла вместе с Изабел и сказала, что очень гордится работой племянницы для гостиницы:

– Такое впечатление, будто ты должна была вернуться сюда и управлять «Тремя капитанами».

Когда Изабел призналась в тех же чувствах, на глазах у Лолли выступили слезы, и женщины обнялись, переживая душевное волнение, какого раньше не испытывали. Затем Лолли с такой мечтательностью – или это было воспоминание? – заговорила о пионах, о том, как ей было бы приятно, если бы племянница посадила эти цветы, что Изабел позвонила в оранжерею, как только вернулась в дом. Все, что вызывало у ее тети радость, Изабел старалась делать.

Убирая выбившуюся из хвоста прядь волос, Изабел толкала тележку по тротуару и вдыхала свежий воздух, пахнущий розами настолько, что невольно тянет остановиться, вдыхала густой запах срезанной травы, приносимый ветерком аромат цветов, запахи залива. Приближаясь к «Трем капитанам», она увидела мужчину в темных очках, сидящего на диване-качелях на крыльце.

Неужели я забыла о заселяющемся сегодня госте? По гостинице этим утром дежурит Кэт, и для заселения еще слишком рано, но возможно, я…

Мужчина встал и спустился с крыльца.

«О Боже, Эдвард!»

– Ого. – Он снял темные очки. – Прекрасно выглядишь. Загорелая и спокойная.

Изабел заметила, что он ее рассматривает. Вбирает взглядом собранные в хвост волосы. Тележку, вышитую хлопковую блузку, выгоревшие джинсы и красные сабо без каблука. Прежняя Изабел ничего подобного не носила.

Эдвард… Воспоминания нахлынули помимо воли. Какой она была в шестнадцать лет. Как могла часами, без слов, смотреть в его лицо, в его глаза, темные, как шоколад. Они сидели на этом крыльце, на диване-качелях или прислонившись к белому деревянному ограждению, держась за руки, соединенные так, что она чувствовала себя рядом с ним в безопасности и под защитой. Ей всегда было страшно вспоминать ту девочку, страшно вызвать ее в себе, но теперь Изабел сочувствовала себе той, прежней.