Стеклянная женщина - Кэролайн Ли

И все же, когда Эйидль обратился к ней, глаза ее испуганно расширились.

– Паудль твой родич, Роуса?

Она посмотрела ему прямо в глаза.

– Пусть так, и что с того?

Я внутренне возликовал от такой дерзости. Быть может, она даже возьмет над ним верх.

Но Роуса продолжала:

– Он бы не причинил Анне зла. – Помолчав, она прибавила совсем тихо: – Он и не причинил.

Я напрягся, ожидая, что сейчас она расскажет, как дурно мы с Пьетюром обошлись с Анной, как мы лгали, как мы обманули всех.

Я уже видел, как загорятся глаза Эйидля, когда он узнает правду. Я уже представлял, с каким восторгом люди выслушают подтверждение тому, что они и так подозревали: Пьетюр варвар и дикарь, развративший мою душу. Мы с ним оба лишимся головы.

– Паудль ничего не сделал Анне. – Ветер разнес над холмом ясный голос Роусы. – И я не хотела… Я вовсе не собиралась…

Лица людей заострились, и они сгрудились поближе к ней, окружили ее кольцом, будто стая волков. Я бросил отчаянный взгляд на Катрин, но ее оттеснили в сторону.

– Говори, девочка! – велел Эйидль, и глаза его внезапно засверкали.

– Я знаю, что случилось. – Роуса порывисто вздохнула. Голос ее прервался. Сельчане придвинулись еще ближе, готовясь сделать все, что ни прикажет Эйидль. – Я пыталась ее спасти. Я не собиралась…

– Роуса, не смей! – закричал я. Но крик этот утонул в галдеже взволнованной толпы.

– Ты? – переспросил Эйидль.

Я не мог этого допустить. Чего бы это мне ни стоило, я не позволю ей брать на себя мою вину.

Но было слишком поздно. Люди окружили Роусу. Я почти не видел ее; Катрин пыталась растолкать их, но они сомкнулись плотным строем. «Убийство!» – донеслось до меня.

– Она убила Анну! Вы сами слышали! – воскликнул Ньядль Агнарссон.

Роуса вскрикнула сдавленным от страха голосом.

– Нет! – Я попытался оттащить людей от нее. Но они стояли так тесно, что бороться с ними было все равно что стараться сдвинуть гору.

Эйидль наблюдал, скрестив руки на груди.

Катрин с воплями пробивалась через толпу. Послышался хряст и вскрик: это Пьетюр ударил кого-то. Лицо его было полно отчаяния.

Я выбросил вперед кулак, но не успел он достичь цели, как на моем горле сомкнулись лапы Олава. Я попытался высвободиться, но он держал меня железной рукой. Я не мог дышать. Кровь стучала у меня в голове.

Я увидел, как кто-то, нагнувшись, нашарил на земле камень, разогнулся и швырнул его. Раздался вскрик Роусы. Катрин взвизгнула. Она рыдала, раздирала ногтями чужие спины, окликала людей по именам, умоляла их остановиться, но они не слушали ее. В Роусу полетели новые камни, и она снова закричала. Я увидел, как в мешанине тел на мгновение мелькнуло ее лицо, а потом снова скрылось под рвущими пальцами и замахивающимися кулаками.

Пьетюр взвыл и ринулся в толпу, но его отбросили назад.

Роуса вскрикнула сорванным голосом, но крик этот оборвался на середине.

Я изо всех сил лягнул Олава и бросился вперед, высвобождаясь из его рук. Потом резко развернулся и врезал ему кулаком в живот. Он согнулся пополам.

Решение пришло ко мне так же легко, как входит в плоть заточенное лезвие. У меня был лишь один способ остановить эту волну, готовую нахлынуть на Роусу и поглотить ее. Я набрал полную грудь воздуха и гаркнул: «Стойте!» Но никто не слушал.

– Стойте! Это я! – заорал я. – Это сделал я!

Толпа застыла, притихла и медленно повернулась ко мне.

– Это сделал я, – повторил я.

Все глаза остановились на мне. Люди отхлынули от Роусы. Она съежилась на земле, постанывая, закрыв руками лицо и голову. Катрин бросилась к ней и обняла ее. Я увидел, что у нее разбита губа и глаз залит кровью.

– Это сделал я, – снова повторил я, уже тише.

Лицо Эйидля просияло.

– Что ты сделал?

– Не надо, Йоун! – воскликнул Пьетюр.

– Я убил Анну, – сказал я спокойно. – Это я преступник.

Все разом ахнули. Роуса застонала. Пьетюр вскрикнул и выругался. Но громче всего звучал голос Эйидля, и восторг его был явственно ощутим.

– Ты убил ее! Как? Зачем?

– Это останется между мной и Богом. Я ничего вам не расскажу. Я обращаю свое признание к одному лишь Господу. Знайте одно: Анна умерла из-за меня. А теперь отойдите от моей жены.

Произнося эти слова, я уже знал, что они правдивы. Я был виноват в том, что этот несчастный младенец, лежащий поперек в ее утробе, погиб. Она повредилась в уме, она лишилась надежды, она блуждала по холмам из-за меня. Я убил ее, и это так же верно, как если бы я набросился на нее с ножом. И теперь я должен был наконец раскаяться и заплатить за свое преступление.

Толпа сомкнулась вокруг меня. Я не сопротивлялся, когда они волокли меня по земле, когда плевали мне в лицо. Олав дважды ударил меня в живот, но я почти ничего не почувствовал.

Несмотря на слезы Роусы и ярость Пьетюра, меня притащили к землянке. Я знал, что мне должно быть чудовищно страшно, но почему-то чувствовал такое торжество, как будто содрал с себя один за другим несколько слоев одежды и вместо испещренной шрамами иссохшей плоти обнаружил пышное оперение. Пускай люди смеются надо мной, но мысли мои теперь крылаты и парят высоко в небе. Роуса спасена. Пьетюр тоже. Я заулыбался, а потом и вовсе засмеялся.

Олав снова и снова бил меня, но хохот пузырился у меня на губах, как если бы ледник, долгие годы укрывавший вершины гор, внезапно растаял и превратился в бурлящий поток.

Когда Олав уже собирался втолкнуть меня в землянку, Пьетюр схватил мою руку:

– Зачем?

Я стиснул его руку в ответ, надеясь, что сила этого пожатия объяснит ему все, что я не могу произнести вслух.

Тут Олав впихнул меня внутрь и захлопнул дверь. Я услышал, как в замке поворачивается ключ. От могучей туши Олава на стену легла гигантская тень. Путь к спасению был отрезан.

Стиккисхоульмюр, ноябрь 1686 года

Роуса не может устоять на ногах и падает в объятия Катрин. Лицо ее залито кровью, сочащейся из рассеченного лба, вывихнутая рука онемела. Ее всю трясет. Она никогда не представляла, что подобное вообще возможно, что люди с такой легкостью превращаются в чудовище с сотней когтей, глухое к крикам боли и мольбам жертвы и полное решимости уничтожить ее. Ей уже казалось, что они разорвут ее на части.

Теперь они даже не смотрят на нее – проходят мимо и направляются обратно в селение, перешептываясь и прижимаясь друг к дружке.

Роуса всхлипывает, и Катрин гладит ее по волосам, не давая упасть. Потом она ведет Роусу к ручью, усаживает на камень и начинает промывать ее раны, повторяя: «Тихо, тихо, все кончилось. Они больше тебе ничего не сделают, elskan. Тише, Роуса».